Зюзя. Книга третья - [48]

Вспомнилась и Рося, следом независимая, себе на уме, Мурка, а потом, сам собой, напомнил о себе мудрый Бублик.

В спину толкнуло, в ухе раздалось:

– Только дёрнись – прибью.

Медленно, стараясь не делать резких движений, обернулся. Охранник. Тот самый, ретивый... Стоял почти вплотную и глаза у него... нехорошие такие, многообещающие... Чего ты ко мне привязался? Что я тебе сделал? Вас сейчас минами утюжить, похоже, начнут вдоль и поперёк, а ты перед боссом красуешься, кретин.

Перевёл взгляд на Петровича – не человек, комок оголённых нервов. Замер, смотрит, не отворачиваясь, почти не моргая. Лицо неподвижно, лишь желваки поигрывают. Руки, тело – застыли, будто неживые. Боится старый хрыч, боится. Только не за себя, за людей. Не может быть в перепуганном за свою жизнь человеке столько воли, злости, внутренней силы. Вот интересно, как в одном теле уживаются две противоположности: мразь, каких поискать и откровенный лидер, способный вести народ за собой? Не знаю. Наверное, никогда этого не пойму.

Стоящий за спиной снова напомнил о себе, дыша чем-то кислым, едким.

– Ты понял?!

– Понял...

Перевёл взгляд на других защитников фортика. Мужики стояли ровно, угрюмо, зажав в натруженных руках оружие и изредка, мельком, точно стесняясь, посматривали на своего предводителя. Им тоже страшно, но держатся.

И в этот момент я их зауважал. Не до преклонения – с этим бы вышел откровенный перебор. Просто, по мужски. Все всё понимают, готовятся внутри себя к неизбежному, втайне веря в чудо.

Словно гром среди ясного неба заскрипели ступени лестницы, заставив вздрогнуть. Обернулись как по команде. На помост сторожко, точно боясь поломать прочное дерево, поднимался здоровенный парень лет двадцати семи с ручным пулемётом на плече. Ощутив на себе тревожные взгляды товарищей, он смутился и густым, великаньим басом прогудел, обращаясь к Фоменко:

– Петрович! Я это... припоздал чутка. Куда становиться?

Старик, чуть улыбнувшись, ласково кивнул здоровиле, указав рукой подле себя.

– Пока тут стой, Тёмочка. После посмотрим.

Охранник подвинулся, потянув за собой и меня. Пулемётчик, по медвежьи ворочаясь, занял указанное место и, с интересом глянув вдаль, уточнил:

– Все или ещё будут?

Ответил второй, не занятый моей особой, охранник.

– Тут бы с этими разобраться...

– Ну, пусть так, – ставя вверенное оружие прикладом на доски, скучно, в нос, пробубнил новый защитник и умолк.

– Идёт! – подал голос вперёдсмотрящий.

Люди приникли к брёвнам, вглядываясь в утреннее поле. От стоящего напротив грузовика действительно шёл человек с зажатой в левой руке белой тряпкой на палке. В другой руке, чуть перекашивая своим весом фигуру вправо, виднелась непонятная коробка казённо-зелёного цвета. Оружия у парламентёра не было.

Не доходя до поселения метров ста, визитёр, остановившись и неуютно поведя плечами, громко, внятно проорал:

– Не стреляйте! Сергей Юрьевич вам велел передать! Поговорить хочет!

В доказательство мужчина, приподняв, продемонстрировал свою ношу. Радиостанция. Старая, похожая на армейскую, видавшая виды.

Фоменко раздумывать не стал.

– Неси сюда! – крикнул он в ответ. И своим, не оборачиваясь. – Верёвку принесите.

Один из защитников, помоложе, рванул, минуя лестницу одним прыжком, к машинам. Через минуту вернулся с перекинутой через плечо бухтой старого, со следами разнокалиберной краски, альпинистского троса.

– Вот, – лихо скинув ношу и непонятно чему улыбаясь, протянул требуемое главному.

Старик в ответ только грустно вздохнул.

– Сюда давай, – вмешался пулемётчик, забирая бухту. – Я управлюсь.

И действительно, звероподобный Тёма умело, сноровисто распутал трос, выбросив свободный конец наружу.

Парламентёр стоял уже прямо под частоколом, нервно, нетерпеливо ожидая конца своей миссии. В волнении палку с тряпкой он поднял вверх, словно пытался прикрыться от смотрящих сверху защитников.

Наскоро, в три простых узла, привязав корпус рации к свободно болтающейся верёвке, посланец особиста облегчённо выпалил, задрав голову вверх:

– Готово! Тяните! – и жалобно. – Андрей Петрович, можно я пойду?

Пулемётчик тащил железную коробку быстро, без усилий. Фоменко, не отвечая, смотрел на процесс, сохраняя по-прежнему безэмоциональное, словно посмертная маска, выражение лица.

– Ну Андрей Петрович... Ну пожалуйста, – тоном провинившегося школьника канючил, не переставая, мужчина внизу. – Я ведь человек подневольный, а вы же меня знаете... Я водила только...

Наконец, вопли перепуганного парламентёра достигли ушей старика и тот бросил отрывистое:

– Вали!

Против ожидания, услышав заветное разрешение покинуть негостеприимных хозяев фортика, тот не побежал. Сжавшись, словно перед избиением, беспрестанно потея, посланец мелкими, рваными шажками побрёл прочь, каждую секунду ожидая выстрела в спину.

Но на него никто уже не смотрел.

Артём, перекинув на нашу сторону радиостанцию, передал её в руки охраннику за моей спиной. Странный оказался прибор. Вроде и знакомый – заслуженный советский ветеран размером с небольшой системный блок, и незнакомый одновременно – жёваный, в царапинах, с обычным проводом вместо антенны. Взамен телефонной трубки – перемотанная изолентой продолговатая коробочка с тангентой и микрофоном. Сбоку прикручен самодельный динамик в фанерном корпусе. Не иначе, второпях, на коленке собирали.