Зыбучие пески - [87]

На нашем с Амандой причастии я прочитала отрывок из Библии, который сама выбрала. Мы с Амандой весь вечер провели, лежа на неудобных матрасах в лагере и выбирая самый удачный. Пастор предложил Евангелие от Луки, Евангелие от Иоанна, Псалтырь, Екклезиа́ст. В Псалтыри был текст о том, как поступать с врагами, что-то в стиле разбить им зубы. Это нас рассмешило. Мы с Амандой смеялись до коликов, читая все эти старомодные тексты и вспоминая лицо пастора, которого Аманда умело пародировала. Было просто невозможно воспринимать все это всерьез. А когда пастор предложил обсудить историю про то, как Иисус мыл ноги своим ученикам («он хочет показать свою любовь к людям»), мне не надо было даже видеть гримасу отвращения на лице Аманды, чтобы скорчиться от смеха.

В камере у меня есть Библия. На второй или третьей неделе Суссе спросила, не хочу ли я поговорить с тюремным пастором. Я ответила согласием. Легче было согласиться, чем отказаться. Убить время. Дать провести себя по коридорам, через двери, сесть на стул, выпить воды из предложенного стакана.

Тот священник и вручил мне Библию. Я взяла ее с собой в камеру. И лежа на полу в день похорон Аманды, я вспомнила о ней, достала с полки и полистала. Мы с Амандой нашли фрагмент о том, что кто-то носит в себе зло как плод, как будто беременный злом. Зло внутри него росло и разбухало, пока он не разродился дьявольщиной. Это нас тоже рассмешило. Мы смеялись и смеялись. Потом перешли ко всяким там восхвалениям, аллилуйя, «Боже наш! Как величественно имя!» и всему такому прочему. Аманда стояла на постели с Библией, сжимая Библию в одной руке, и положив другую на сердце, и вид у нее был такой нелепый, что я чуть не описалась от смеха. Тогда я считала Библию бесполезной книжкой, полной глупостей. И только сейчас я знаю, что тот, кто роет яму другому, упадет туда сам. И каждый, кто носит в себе зло, сам от него и пострадает.

Наш пастор считал, что Бог добр и справедлив и зачитал нам отрывок, в котором злой человек умер и попал в ад, и я гадаю, какую речь он толкнул на похоронах Аманде и какой отрывок о «справедливом Боге, который любит молодых», он зачитал.

Зло не знает чувства справедливости. В реальной жизни никто не попадает в яму, которую сам выкопал. И в понедельник, меньше, чем через двое суток, будет говорить Самир.

Мысли об Аманде быстро меня утомили. У меня не было сил думать о ней, или о нашем причастии, или о том дне, когда ее хоронили, а я лежала на полу в камере и представляла, как это происходит. Эти мысли изнурили меня.

Погода за окном прекрасная. Может, стоило согласиться на прогулку. Можно было бы лечь посреди залитого бетоном двора и курить. В прошлые выходные шел снег, и площадку для прогулки укутало девственно-белым одеялом, внушавшим надежду на лучшие времена. Но на следующий день снег растаял, превратившись в серую жижу. Ледяной ветер кусал за щеки, но холод и слякоть было гораздо легче выносить, чем снег и солнце. Хорошая погода только сильнее напоминала мне, что я заперта в камере.

У меня все еще есть список песен, который я составила для похорон Аманды. Это песни, под которые мы танцевали, песни, которые мы орали вместе до хрипоты в голосе. Тексты этих песен мы знали наизусть. Стоило услышать первые аккорды, как мы бежали на танцпол и танцевали, как безумные.

Party girls don’t get hurt, Can’t feel anything, when will I learn, I push it down, push it down.

Эти песни никогда не будут исполняться в церкви. На церемонии причастия я зачитала отрывок о том, как Иисус сбежал от родителей в церковь, чтобы «побыть с отцом», и родители переживали, не зная, где его искать.

Когда я закончила, пастор попросил меня сказать что-то от себя («мои собственные слова», которые он «помог» мне поправить). Я сказала, что подросткам тоже важно побыть в одиночестве и что церковь тоже может быть таким местом.

Если бы меня сейчас попросили о том же самом, я бы прочитала отрывок о пустоте. Все пустота. Попытка поймать ветер. Нам никогда не получить желаемого. Пастор сказал, что я должна выбрать отрывок, близкий мне, в котором бы речь шла о моей жизни. Но я его не послушалась. И мне не стоило тогда говорить о том, как хорошо быть молодым. Это полная ерунда.

Я звоню в звонок, чтобы попросить вывести меня на прогулку. Я возьму с собой айпод и буду слушать музыку и курить до тошноты.

В тот последний вечер, когда отец Себастиан выставил всех, кроме меня, из дома, а до убийства оставалось несколько часов, в дверях Аманда поцеловала кончики пальцев и помахала мне на прощание.

Я притворилась, что поймала ее поцелуй в ладонь, сжала ее и прижала к груди. Глупо, нелепо, театрально, совершенно в стиле Аманды. Это был последний раз, когда мы смотрели друг другу прямо в глаза. Вокруг нас был хаос. Себастиан был безумен, Клаес, Самир, Деннис – все были безумны. И Аманда послала мне тот воздушный поцелуй, чтобы сказать: «Все будет хорошо, Майя, все проблемы разрешатся, и скоро ты забудешь все, что было этой весной». А я притворилась, что верю ей, хотя мы обе знали, что она ошибается, что это полная хрень, и ничего исправить нельзя.