Звучат лишь письмена - [9]
Козлов еще раз осмотрел брешь, пробитую в северной стене Хара-Хото. В нее свободно мог въехать всадник. Она могла породить сказание о том, как погиб город. Вот и полузасыпанный ров у внутренней стороны этой стены, где, по преданию, спрятал свои сокровища правитель Хара-Хото. О нем рассказывал и Балдын-цзасак. Здесь было над чем задуматься. Насколько правдива эта легенда? Вся надежда на раскопки.
Лагерь экспедиции был разбит в центре крепости, у развалин большого глинобитного здания. Всем не терпелось тотчас же начать поиски. И поиски начались. Вечером Петр Кузьмич записал в своем дневнике: «С самого приезда мы не могли уравновеситься, — брались за одно, за другое, за третье, жадно схватывали то один найденный предмет, то другой. Копали, рыли, ломали, рушили, бродили по поверхности. К вечеру наша большая палатка уже представляла маленький музей». Находки были самыми разнообразными — книги и рукописи из субургана, расположенного в юго-западном углу крепости и названного условно «субурганом А», иконы дивной золотисто-сине-красной расцветки, монеты, бумажные деньги, различные предметы буддийского культа, масса черепков фарфоровой и глиняной посуды, предметы быта — бусы, серьги, стремена, чашечки, молоток и т. п. Козлов и его спутники были в восторге.
В розысках незаметно пролетели три дня Пришла пора возвращаться. Петр Кузьмич писал в своем дневнике: «Настал и день предполагаемого отъезда. Но жаль было расставаться с «нашим» Хара-Хото, как мы его стали называть, мы успели познакомиться, свыкнуться с ним, с его скрытыми тайнами, между ним и нами установилась связь, связь духовная, тесная». 21 марта Козлов покинул Хара-Хото, оставив там еще на два дня своих спутников — геолога Чернова и казака Мадаева.
Козлов возвращался в ставку торгоут-бэйлэ, чтобы известить ученый мир о своем открытии и переслать находки в Петербург.
Из письма П. К. Козлова секретарю Географического общества А. А. Достоевскому:
«Урочище Торай-онца (Восточный рукав Эдзин-Гола)
28 марта 1908 г.
Милостивый государь Андрей Андреевич! Эту же маленькую весточку посылаю исключительно в целях познакомить Вас с историческими развалинами Хара-Хото, с развалинами города, в котором, по народному преданию, проживал батырь Хара-цзяньцзюнь, откуда идет и название, Хара-Хото», т. е. «Черный город»…
…Сменилось девять поколений управителей эдзингольских торгоутов, но последние не знают Хара-Хото иначе, как только в развалинах…
Кто же были в конце концов хара-хотосцы? Туземцы на таковой вопрос отвечают: «китайцы», основываясь на капитальных стенах города и отделке (развалин) кумирен[21], а также на множестве гранитных валов (четырехугольных, закругленных лишь слегка) и гранитных жерновах, валяющихся не только внутри крепости, но и на далеком протяжении по сторонам, в особенности по направлению к современному восточному рукаву Эдзин-Гола. На этом последнем, дважды пройденном пути я встретил на ровной поверхности наслоенной глины не только жернова и валы, но и много черепков фарфоровой посуды, характеризующей более высокую культуру, нежели современных ближайших обитателей. Это с одной стороны, с другой стороны, туземцы не разделяют этого мнения всецело потому, что кумирни, субурганы и письмена с тибетскими бурханами[22] знаменуют собой присутствие буддистов-некитайцев, не китайского происхождения.
С нетерпением жду Вашего письма, могущего хоть отчасти осветить мне прошлое Хара-Хото.
Буду надеяться, что Вы в этом отношении скажете мне что-нибудь после того, как с материалами, даже теперь мною высланными, познакомятся академик С. Ф. Ольденбург и профессор П. С. Попов. Первому из этих высокоуважаемых мною лиц я теперь же пишу о Хара-Хото, второго Вы не преминете пригласить сами лично или через любезное посредство С. Ф. Ольденбурга.
Завтра экспедиция выступит в дальнейший путь, по юго-восточной диагонали Центрально-Азиатской пустыни. Первый ночлег мы устроим в Хара-Хото, где намереваемся провести целые сутки всем отрядом. Наши люди все стремятся скорее попасть в Хара-Хото. Отряд уже успел проникнуться важностью задачи, порученной нам Императорским Географическим обществом…»
Проведя ночь в Хара-Хото, караван экспедиции взял курс на юго-восток, в пески Алашаня.
Петр Кузьмич еще раз взглянул на далекий, едва маячивший на горизонте город. Подумалось: «Итак, прощай, Хара-Хото! Ты дал мне много прекрасных, восторженных минут, ты невольно открыл мне новую отрасль занятий, новую отрасль знаний, новую пытливость. А кто знает, какая, быть может, еще великая радость впереди… Во всяком случае о тебе говорилось много с самого Петербурга, дороги и Урги, везде ты занимал меня. Прощай, отживший приятель, ты, раньше других воскресший, и память о тебе побежит по всему ученому миру…».
Древней дорогой, связывавшей некогда Хара-Хото с долиной реки Хуанхэ, дорогой, обозначенной полуразвалившимися башнями и местами до сих пор отчетливо различимой среди песков Алашаньской пустыни, караван прибыл в горы Алашань и встал лагерем на отдых в оазисе Динъюаньин. Путешественники невольно обратили внимание на то, что город Динъюаньин по своей планировке и облику построек напоминал недавно покинутый Хара-Хото. Земледельческий район вокруг расположенного неподалеку города Нинся, изрезанный ручейками и каналами, также напоминал о мертвом городе. Позднее в своем отчете геолог экспедиции Чернов писал: «Вспомнив окрестности Хара-Хото в низовьях Эдзин-Гола, я только теперь ясно представил себе условия существования заброшенного города: и там можно видеть следы такой же системы орошения, размеренные площади, остатки бывших на них построек. Вся жизнь была связана со сложной сетью каналов и неминуемо должна была замереть, как только была нарушена главная водная артерия края». Чувствовалось, что невидимыми, неясными для путешественников нитями район Хара-Хото был связан с этим лежащим на другом краю пустыни районом. Поражало сходство остатков древней культуры с тем, что они видели вокруг живым и цветущим. Когда же только что пройденными караванный путь связывал эти области в единое целое? Может быть, именно здесь ключ к разгадкам тайн древнего города? Оставалось ждать ответа из далекого Петербурга.
