Звучащий свет - [16]

Шрифт
Интервал

То знаки вечности-вещуньи,
То жизни зов при полнолунье,
Певучей подлинности честь.
30 июня 1981

Слова

Куда заглянули вы нынче, слова? —
Не в те ли бездонные воды,
Откуда вы черпали ваши права
По первому зову свободы?
И что же от ваших стенаний и слёз,
От музыки вашей осталось?
В разомкнутом небе – предчувствие гроз,
А в сердце – простая усталость.
Но смысл ваш подспудный не так уж и прост —
И мы не ему ли внимаем,
Когда норовим дотянуться до звёзд
И рокот морей обнимаем?
В листве и цветах средь биенья лучей,
Украсивших грешную землю,
Я ваше участье ещё горячей,
Ещё откровенней приемлю.
Но с вашей повадкой и с вашей мечтой
Не только улыбки знакомы —
И тот, кто лежит под могильной плитой,
Постиг наважденье истомы.
И я наглядеться ещё не могу,
Как день наклоняется к вишням, —
И век неизбежный в себе берегу,
Чтоб с честью предстать пред Всевышним.
3 июля 1981

К юности

Я не верну тебя – о, нет! —
Истоков речи не ищу я —
Она очнулась бы, почуя
Из лет былых встающий свет.
Уже не вызвать образ твой
Из непогоды и стенаний, —
И за стеной воспоминаний
Бреду на ощупь, чуть живой.
Ужель увидеть мне дано
И этот дом, где ты гостила,
И сад, где в тайну посвятила,
Чтоб был с тобою заодно?
Не уводи меня опять
Куда-то в дебри листопада, —
И сердце бедное не надо,
Любя, на части разрывать.
Мне никогда не позабыть
Ни упованья, ни смятенья, —
Не разрушая средостенья,
Ты возвышаешь, – как мне быть?
Кому тебя мне передать
И на кого тебя оставить?
Ведь, если помнить – значит, славить,
А если славить – то страдать.
7 июля 1981

Только с голоса

Только с голоса! – с голоса только! —
Появись – и тревогу навей,
Чтоб жасминная месяца долька
На ладони осталась твоей.
Поклянись – этим комом в гортани,
Этой степью, чью речь затвердил,
Этих верб и акаций гуртами,
Что себя отродясь не щадил.
Наклонись – чтобы сердце сжималось,
Чтоб скитаний круги не замкнуть,
Чтобы роза в руке оказалась,
В темноту соизволь заглянуть.
Дотянись – до колец сердцевинных,
До небес в голубой смуглоте,
Чтобы вод не сгубили глубинных,
Задыхаясь в людской тесноте.
Повинись – перед садом и домом —
Во грехах, что случались не раз,
Перед миром, настолько знакомым,
Что не вынесешь всем напоказ.
И когда при звездах загорится
Этот жертвенный пламень в крови,
Ты не сможешь вовек надивиться
На великое чудо любви.
10 июля 1981

Когда бы

Когда бы с грозами взаправду мы дружили,
Сражались с чудищами, правили ладьёй, —
Тогда б и песнями по праву дорожили,
И справедливее вершился б суд людской.
Когда бы не было наигранной тревоги,
Отвага зрела бы, как летний плод златой, —
Тогда бы твёрже мы стояли на пороге
И Храма Божьего, и хижины простой.
Но всё утеряно и всё дождями смыто,
Снегами стаяло, развеялось песком, —
И вновь мы ищем у небес защиты,
В полынь курганную упавшие ничком.
Но есть воители, не знающие страха, —
Они стрелы не убоятся днём
И ужасов в ночи, горстями праха
Швыряющих в пространство за окном.
Но есть свидетели их подвигов и славы,
Сокровищ, добытых и в битвах, и в трудах, —
Праматерь-степь, и тёмные дубравы,
И твердь высокая в зарницах и звездах.
Ведь память мудрая лишь верным помогает,
И мы осознанно всю жизнь идём на риск —
И вот от собственного взгляда погибает
В зерцале отражённый василиск.
11 июля 1981

Мне ясен сон

Цветы, и звёзды, и листы,
Предвосхищенье доброты,
Сарматский выбор пестротканый,
Ворс лопушиный, Вакхов тирс,
Кипридин торс, безлюдный пирс,
Обрывок повести пространной.
Зеркал разбившихся фасет,
С табачной крошкою кисет,
Давно рассохшаяся рама,
В которой жив ещё портрет —
Глаза открывшая чуть свет,
Слегка смутившаяся дама.
Я вижу вас – мне ясен сон —
Минувшим переполошён,
Грядущим поражён, как громом,
Он будоражил ум, как тать,
Не зная, что ещё сказать,
Когда прикинуться знакомым.
Но, паче чаяния, он
Был откровеньем вне времён,
Отображением стихии,
Где каждый судит о таком,
К чему невольно был влеком,
Как бы во власти ностальгии.
И вот естественный итог,
Дары миров, где – видит Бог —
Я ни к чему не прикасался, —
Я только шёл и понимал,
Что век для песен слишком мал, —
И вот за гранью оказался.
30 июля 1981

Под шатром неизменных высот

Всюду люди – и я среди них, —
Никуда от юдоли не деться —
Только б сердцу в пути обогреться,
Отрешиться от козней земных.
Так пестра по вокзалам толпа —
Нет нужды ей до всяких диковин! —
Что там в небе – Стрелец или Овен,
Иль копьё соляного столпа?
Принц заезжий, стареющий маг,
Очевидец срывающий маску —
Кто ты, юноша, ищущий сказку, —
Совершишь ли решающий шаг?
Непогоды, грехи, племена,
Поколенья, поверья, обряды,
За последним обрывком бравады —
В ненасытной земле семена.
Отыскать бы по духу родных,
Оглядеться вокруг, разобраться, —
Да нельзя от судьбы отказаться,
Оказаться в полях ледяных.
Целовать бы мне стебли цветов —
Хоть за то, что бутоны подъемлют,
Что речам в одиночестве внемлют,
Что везде привечать их готов.
Не зависеть бы мне от забот! —
Что за невидаль – видеть страданье,
Удержаться опять от рыданья,
Оправдаться – авось и пройдёт.
И с невидимых сотов стечёт
Мёд воскресный – целебное зелье, —
И справляют вдали новоселье
Под шатром неизменных высот.
1–2 августа 1981

Где сокровища речи сокрыты

Нет, никто никогда никому не сказал,
Где сокровища речи таятся —
Средь звериных ли троп, меж змеиных ли жал,

Еще от автора Владимир Дмитриевич Алейников
Седая нить

Владимир Алейников – человек-легенда. Основатель поэтического содружества СМОГ (Смелость, Мысль, Образ, Глубина), объединившего молодых контркультурных авторов застойных шестидесятых, отказавшихся подчиняться диктату советского государства. Алейников близко знал Довлатова, Холина, Сапгира, Веничку Ерофеева, причем не только как творческих личностей, но как обычных людей с проблемами и радостями, понятными многим… Встречи с ними и легли в основу этой мемуарной книги.


Тадзимас

Владимир Алейников (р. 1946) – один из основных героев отечественного андеграунда, поэт, стихи которого долго не издавались на родине, но с начала шестидесятых годов были широко известны в самиздате. Проза Алейникова – это проза поэта, свободная, ассоциативная, ритмическая, со своей полифонией и движением речи, это своеобразные воспоминания о былой эпохе, о друзьях и соратниках автора. Книга «Тадзимас» – увлекательное повествование о самиздате, серьезнейшем явлении русской культуры, о некоторых людях, чьи судьбы неразрывно были с ним связаны, о разных событиях и временах.