— А я говорю тебе, я провалился в любовь, как последний тупица. Я и был тупицей, а думал, что только изображаю его. Всю жизнь я смеялся над влюбленными идиотами с их жутким временным помешательством, а вот теперь это случилось со мной. Хорошо еще, что я не буду, по крайней мере, долго страдать. Я шел сюда, как на войну... Какая там война? С кем? Я даже допускал мысль, что ты можешь погибнуть, но на деле вижу, что ничего не могу... Давай лучше наоборот... И выйдешь отсюда с грузом. Кстати, посмотришь, что это такое, когда умирают у тебя на руках. Давай, не тяни с этим, кисонька.
— Пожалуйста, Райан, не говори так, не надо... — Она закусила губы, пытаясь сдержать прорывающиеся рыдания. — Ты действительно любишь меня, Ирландец?
— Да, детка, прими мое последнее смешное признание, потом можешь рассказать кому хочешь... Это правда, я полюбил тебя. И ты была единственная... Я любил тебя очень сильно.
Сердце в груди у меня хлопнулось, как припадочное. Что такое? А может, это был выстрел? Она выстрелила в меня? Или нет? Но почему я не видел?.. Никакой раны я нигде не замечал, не чувствовал. А она почему-то улыбалась.
Я пытался заглянуть в се мысли, но мне отчаянно мешали все ее пролитые раньше и теперь слезы. А она улыбалась совсем как в те дни, когда я ни о чем еще не подозревал. А теперь, когда я все знал, я мог только смотреть на нее и надеяться неизвестно на что. Ее глаза смотрели нежно и туманно, и там, в глубине, я видел все, что случилось с ней... видел, что к ней пришло осознание, что она все проанализировала, а еще там было отвержение от будущего и решимость.
И вдруг я понял, что и она любила меня, ибо только любовь могла заставить ее сделать то, что она собиралась сделать. И я задохнулся криком, я вскочил с места, чтобы остановить ее, но ничего не успевал. Ее рука развернулась, уже прижала дуло к груди, и я услышал только тихое: «Люблю...» — и еще какие-то слова, которые прервал хлопок бесшумного пистолета.
