Звонкий ветер странствий - [101]

– Что же, дружеский весёлый пикник – дело, однозначно, славное и полезное! Отдохнём, немного развеемся… Я попрошу нашего туземного Тибальта, чтобы он проводил нас к подходящему местечку. Зачем, спрашивается, терять драгоценное время на самостоятельные поиски? Думаю, что за отдельную плату он нам и надёжных мулов предоставит, чтобы можно было прогуляться налегке. А здесь мы оставим за старшего опытного шкипера Емельяна Тихого, пусть его матросы займутся пополнением запасов питьевой воды из природных родников…

«А ведь, братец, завтра-то у нас – двадцать второе июня!», – непонятно к чему напомнил внутренний голос. – «День летнего солнцестояния, как-никак! Вернее, зимнего – по-местному исчислению…».

В путь они тронулись сразу же после завершения скромного завтрака, часов в десять утра. Погода стояла – по зимнему времени – отличная: полное безветрие, безоблачное голубое небо, воздух прогрелся примерно до девяти-одиннадцати градусов тепла, обещая к полудню и все плюс пятнадцать.

Короткую походную колонну возглавлял седовласый Тибальт, ведший за длинную уздечку странную низкорослую лошадку, густо увешенную многочисленными бубенчиками и колокольчиками. На длинном седле, расположенном на широкой спине лошади, вольготно разместились, изредка громко и синхронно повизгивая от восторга, Катенька Меньшикова и Лиза Бровкина.

– Кобылка, что шагает перед нами, называется – «мандрина», – с важным видом объяснял Егор, который ещё с вечера обо всём предусмотрительно расспросил опытного дона Сервантеса. – Лошади этой породы незаменимы в горах – они за одну двадцатую часть мили чувствуют, что впереди находится глубокая пропасть, или, к примеру, просто широкая расщелина. О чём тут же и докладывают хозяину – усердным мотаньем лохматой головы.

– Зачем этой невзрачной лошадке – столько звонких колокольчиков и бубенчиков? – спросил любознательный Томас Лаудруп, нёсший на плече уже значительно подросшего камышового кота Аркашу. – Для бесполезной и пустой красоты? Ну, как у девчонок – всякие бантики?

– Нет, мой юный друг, не угадал! – по-доброму усмехнулся Егор. – Это для тех непростых случаев, когда на извилистые горные тропы неожиданно опускается густой туман. Тогда весь караван послушно идёт следом за мандриной – на звук её колокольчиков и бубенчиков. Если же звон становиться громче и чаще, то это означает, что умная лошадка предупреждает о смертельной опасности…

Чуть сбоку от Тибальта шагал опытный шведский охотник с заряженным ружьём в руках («Бережённого – бог бережёт!», – одобрил внутренний голос), за ним – второй. Дальше следовали Егор, его сын Петька и Томас Лаудруп. За ними, выстроившись в ровную цепочку, размеренно трусили четыре надёжных мула, гружённые всякой всячиной и подгоняемые хворостиной шустрого подростка-пеона – внука старого Тибальта. Отстав от пеона метров на пятнадцать-двадцать, следовала развесёлая и беззаботная компания. Это Людвиг Лаудруп, Фруде Шлиппенбах, Ванька Ухов-Безухов и благородный дон Сервантес азартно соревновались между собой в остроумии, веселя Саньку, Гертруду, японку Наоми, сменившую дурацкие деревянные сандалии на обычные туфли (а привычное кимоно – после долгих уговоров – на одно из простеньких Санькиных платьев и тёплую накидку Гертруды), и горничную Лушку. Замыкали походную колонну четыре тщательно вооружённых бойца – один швед и трое русских.

На востоке – почти по ходу движения каравана – поднимались высоченные и остроконечные чилийские горы, местами украшенные белоснежными пятнами снегов. Вскоре хорошо натоптанная тропа свернула в узкую долину, склоны которой были покрыты высокими фиалковыми деревьями и низенькими кустами южноамериканского, сильно пахнущего дурмана.

Неожиданно где-то наверху раздался неясный шум, по пологому склону покатились мелкие камушки, между тёмно-бордовой листвы фиалковых деревьев замелькали молочно-белые мускулистые тела. Ещё через мгновение вразнобой загремели ружейные выстрелы…

– Есть, одна упала! – громко и радостно объявил Ухов. – Это я срезал! Точно говорю, мой это был выстрел…

Ванька и Фруде Шлиппенбах – как самые молодые в компании – тут же полезли на склон, и минут через восемь-десять, не без труда, стащили на тропу упитанную безрогую козу, покрытую неправдоподобно-белоснежной шерстью, непривычно длинной и очень красиво блестевшей на солнце.

– Это чилийская вигонь, она же – знаменитая южноамериканская альпака, – со знанием дела пояснил дон Аугусто. – Здешняя горная коза, у неё превосходное, вкуснейшее мясо, и очень тёплая шерсть.

– Ой, какая красивая! – всплеснула крошечными ладошками рыженькая и курносая Лиза Бровкина. – Зачем же вы её убили, дядечка Ухов-Безухов?

– Дык, это…, – неожиданно замялся Ванька, отводя бесшабашные и наглые глаза в сторону. – Чтобы покушать немного… Совсем – чуть-чуть, чтобы не помереть от голода… Опять же, Александр Данилович строго велели – застрелить какую-нибудь достойную дичь…

– Дядя Саша! – девочка строго и неодобрительно посмотрела на Егора. – Прикажите, чтобы сегодня другие дяденьки больше никого не убивали! Прикажите! Нам же хватит – на всех – одной этой козочки?