Звезды зреют на яблонях - [26]

Бдугяна избили. Затем его бросили в грузовик и вместе с двумя крестьянами, у которых нашли оружие, отправили в Лагаду, небольшой городок в двадцати километрах от Салоник.

Камера допроса находилась в обширном дворе. Это была маленькая сторожка посередине двора. Вокруг разместились здания, где жили греческие офицеры и английские офицеры — инструкторы. Все вместе считалось артиллерийским училищем.

Когда допрашиваемого выбрасывали из сторожки на вымощенную каменными плитами просторную арену двора, в окна высовывались зрители.

Первым допрашивали парня, у которого нашли оружие.

— Я никогда не видел такого тела. Совершенно черное после допроса, — так этого парня избили! — рассказывает Бдугян. — Перед тем как идти на допрос, я попросил сигарету. Это были мои собственные сигареты. Их у меня отняли при аресте. Мне нужно было обязательно закурить. Я сказал: «Если вы люди — вы исполните эту последнюю просьбу умирающего!» Когда бы на мою долю пришлась только одна десятая часть того, что вытерпел этот юноша, я был бы мертв!

— Самое страшное, когда бьют сапогом по этой кости! — Бдугян проводит рукой от коленки к щиколотке. Вокруг его худой ноги свободно, как пустая, болтается штанина. — Нас пытали в обеденный перерыв, после артиллерийских занятий. Это было в четыре часа дня. Нас пытали от восьми до девяти, после вечерних занятий…

Бдугян не в силах оторваться от этой темы страдания. Он показывает вмятину на лбу — от приклада. Он описывает концлагерь на острове Макронисос, куда его перевели из Лагады. Там не было пресной воды, а лодки, привозившие пресную воду, по три дня не причаливали к острову. Там было шесть тысяч заключенных. Из них восемьсот женщин. Многие сошли с ума.

Эта биография не кончается смертью

Мое путешествие по Армении кажется мне фантастическим. Оно происходит одновременно в двух странах и в двух эпохах. Синее, как река, шоссе несет нас мимо знаменитых ереванских садов. Они уже приготовились к цветению. Мимо виноградников — сейчас идет весенняя подрезка лоз. Этот виноградный хворост — бесценное топливо. Хозяйки говорят, что даже старый козел, зажаренный на углях виноградной лозы, покажется молодым барашком. Сам председатель колхоза распределяет хворост после обрезки виноградников.

— Посмотрите на спидометр, — говорит Арев.

80… 90… 100…

Слева Арарат, справа Алагёз. Шоссе здесь такое, что ни один самый солидный шофер не в силах удержаться, чтобы не выжать из машины всю скорость, на которую она способна. Русло шоссе уходит вправо — дорога на Аштарак, и она, эта дорога, приводит нас на остров Крит, в город Ираклион. Это не следует понимать буквально.

…Горы Псилоритис, Мадарес и Латисиотика,

Вы стали домом нашего вождя Подиаса!

Девочка стоит на деревянном крылечке дома, который только что выстроен. Перила к лестнице еще не прилажены. Они лежат отдельно. Девочка поет:

Из этих лесов, с этих гор,

Грому и молнии подобен…

У нее детский чистый голосок.

Наступает народ,

Идет в бой за свободу!

Она вкладывает книги в школьный портфель.

— Арев, спросите, кто этот Подиас, о котором сложена песня.

Но девочка убежала. На крылечке осталась книга. Она лежит на чисто выструганной, как бы смазанной яичным желтком сосновой доске крыльца.

Мы входим в дом.

Здесь поселилась семья приехавшего с Крита Степана Кундураджана. На Крите он жил в городе Ираклионе и был красильщиком в ковровой мастерской.

Арев помогает нашей беседе.

— Это была мастерская моего брата, — говорит Кундураджан.

— А что стало с мастерской, когда вы уехали?

— С мастерской? — он удивлен. — Она давно не работает! Не работают фабрики изюма. Там был замечательный изюм из винограда «султани». В Ираклионе было шесть фабрик изюма. Перестали вырабатывать прованское масло. Закрылись многие магазины, продававшие обувь. Сейчас никто ничего не может купить, и фабрикам незачем работать! Красное вино «Арханиотико», которое было на столе у каждого критянина, сейчас пьют только англичане. В Ираклионе есть военная грузовая машина, которая подбирает по городу пьяных английских солдат. Они лежат в кузове как сардельки… До войны английский фунт стерлингов стоил пять-шесть тысяч драхм, а перед нашим отъездом он стоил сто шестьдесят пять тысяч драхм. До войны моя семья проживала в месяц четыре тысячи драхм, а сейчас… — Кундураджан обращается к жене, которая сидит тут, на табуретке. Они советуются: сколько нужно денег, чтобы скромно прожить?

— Шестьсот тысяч драхм в месяц, — говорит она.

По-видимому, это минимум, который она уже не раз подвергала самой пристрастной проверке.

— Последнее время мы позволяли себе покупать только сыр «Аноя», это был самый дешевый продукт, сыр, который делали крестьяне в деревне Аноя и продавали в городе на базаре…

— А как живут в Греции сейчас? — неожиданно спрашивает жена Кундураджана и вопросительно смотрит на меня.

Тогда я не сумела на этот вопрос ответить, но сейчас я могла бы сказать:

— Жизнь в Греции беспрерывно дорожает. Этого не скрывают даже буржуазные греческие газеты. Если сравнить сегодняшние цены на продукты с теми, что были в 1955 году, окажется, что основные продукты питания подорожали на шестьдесят процентов. А в самое последнее время снова поднялась цена на сахар, бобовые, оливковое масло. А ведь этим маслом славился Крит! Людям уже невмоготу.