Звезды Тянь-Шань - [6]

Но Батыр про себя решил: «Совесть у меня будет не чиста, если я женюсь и завалюсь на подушки. Айдахар терзает горы. Кто как не я».

С тревогой посматривал на него отец Айше. Поздно они ее родили. Единственная. Парень попался достойный, но… не пошел бы в горы.

«Как же узнать дорогу в логово?»- думал Батыр.

Вдруг ему пришло в голову:

«Птицы! Птицы не поют!»

Он живо встал и, сказав что пойдет в степь, стал собирать поклажу.

Не все сомневались в его намерениях и рано утром он сел на коня.

Айше знала — любила она его, но промолчала.

Свинцом налились горы, но Батыр твердо решил. До стойбища с опустелой юртой он добрался быстро. Ничто не указывало на опасность. Вот и солнце выглянуло. Пели птицы.

Осмотревшись, Батыр заметил видимость дороги, огибающей огромную скалу. Он спешился, привязал коня возле юрты и пошел пешком.

Все было спокойно. Еле наметанная, а точнее давно устаревшая дорога поворачивала за скалу и как дымка двигалась по стиснутому скалами ущелью.

В узком проходе скал Батыр почувствовал чье-то присутствие. Оно смотрело на него и было везде. Его тело было прозрачным и в то же время тяжелым. Оно перемещалось везде. Батыр сжал кулаки и пошел дальше. То, что открылось ему, когда распахнулись скалы, его потрясло. Тени разных оттенков бежали по склонам гор и заполняли воздух. Тяжело-красные, свинцово-синие, дымные и ядовито-зеленые. Что-то навалилось на него сразу всем телом и сдавило голову мясистыми, но проникающими вглубь пальцами. Ноги ослабели. Скалы отодвинулись и поплыли перед глазами в мертвенно-серебристом отливе. Упав на колени, Батыр еще видел странное солнце. Оно мерцало зловещими цветами и переливами!

«Птицы не поют», — пронеслось в Сознании. Силы утекали, но перед глазами вставали видения одно сущностнее другого и одно ярче другого. Потрясающая, мрачная бесконечность двигалась сущностями, неизвестными, но глубоко понятными своим содержанием. Мир с долинами, Айшей, овцами, скакунами, мир с великанами горами и бесконечным содержанием солнца превратился в песчинку. Там было время и какое-то содержание. Здесь было все. Взгляд Батыра опустился на дорогу и здесь, в каждой песчинке, он увидел огромный мир вселенных. Там не было времени. Там было безмолвное, но потрясающе знакомое содержание сущности. Таинственно и печально стало на душе. Он увидел изнутри свое тело с мириадами содержимого, движущегося и неподвижного. Оно было заполнено больше, чем вся его, Батыра жизнь. Все было здесь знакомым в его чувствах и каком-то странном восприятии. Батыр усмехнулся внутри себя той значимости, деловитости, правилам, знаниям, которыми заполнялась та маленькая, отодвинувшаяся жизнь. Его охватило озарение ничтожности перед этой Сущностью своего в себе и в то же время стороннего, ушедшего, утерянного, утраченного.

Здесь жизнь, вне пространства и вне времени, вне жалких знаний и правил. Здесь даже нет жизни. Здесь беспредельная, но глубоко насыщенная сущность. Нет ни малейших побуждений и желаний из прошлого. Нет — из того крохотного параллельного, того, что заполнялось делами, разговорами, шутками, отношениями родственными и чужими. Хотелось крикнуть: «Я во всем, я бессмертен, я был, есть и буду!» Но даже это побуждение показалось суетным, жалким, никчемным. Это — вне слов. Все понятно сразу без определений. В любом изменении состояний все тут и теперь. Все непосредственно ясно и неизмеряемо по глубине. Даже глубокая печаль была пронизывающе приятной. Она присутствовала в каждой частности и во всем сразу. Она была Единством. Она была тем Светом, которое единило все различия…

Неожиданно все начало меркнуть и Батыр испытал весь трагизм никчемного земного существования, мелкого, местного Тут. Сжатое время, сжатое пространство. Он увидел свое немощное распростертое тело со стороны. Не было к нему ни боли, ни печали. Было какое-то безразличие. Сознание стало гаснуть и он полетел к чему-то сущностному святящемуся вдали. Нет, это был не он. Тот остался там внизу. Лишь незримая нить, как шелкового кокона связывала его с тем. Это был не свет, там вдали. Это была Истина. Все было ясно в ней и жизнеутверждающе. Вне познавания и определений, светящееся и вся жизнь, без зримого и весь Свет.

Не было печали. Была спокойная радость и уверенность. Была святость, и не было тому слов и определений.

Он видел Землю сразу и в то же самое время долины, пастбища, моря, юрты и города. Он смотрел сверху, ощущая неописуемый восторг.

«Много различий, — прорезалось где-то в сознании. — Но все и каждое зримо только в Едином Свете».

Так просто! Цветы и снега горных вершин, моря и кривые изгибы берегов, континенты и лачуги, птицы и облака — все это потому и есть, что Единый Свет делает это зримым. Как можно дробить Единое? Как можно подменять Единое правилами и чем-то значимым. Оно есть! Как просто! Нет трудности, нет тяжести, нет философского бытия.

Сознание Батыра стало расти. Вспышка Света вне пространства, вне времени озарила его. Радостное ощущение Бессмертия над мелочностью «того», кем он был наполнило его Сознание. К бессмертию добавилось неописуемое ощущение, что эти огромные пространства, эти разные времена это его, Батыра суть. Он может их менять и пребывать, где хочет. Эти великие горы у подножия его Сущности. Солнце и Луна — его родное и частное. Он осмотрелся одним мигом. Все-все близкое на огромных расстояниях — это его могущество, его бессмертие. Это все он в торжественной радости, невозмутимости. Нет в том ни возвышения, ни иного. Все это он…