Звезды на росстани - [44]
И вот я расписываюсь широким жестом. На, возьми, «мой старый товарищ». Да успокоят тебя слова: по собственному желанию! Ну да, ты их прочитал, ты близко ходил у меня за спиной. Шаги твои теперь стали значительно дальше, ты успокоился. Разве что в груди у тебя началось особого рода сердцебиение. А так, в прежнем смысле, ты уже успокоился, «старый товарищ». Я положил заявление на стол начальника. Постоял рядом. Ну, что еще? Что мне оставалось еще? А? Как думаешь, Иволгин? Постоять, подождать? Может, поговорить о погоде? О чем еще положено говорить в этом случае? Подождать, не поинтересуются ли, например, где намерен работать? Ну, это уж точно, Иволгин, положено интересоваться, хотя бы и для проформы. Да, но зачем он мне, ваш интерес. Будто некому поинтересоваться моей педагогической дорогой.
Да, вот еще что… Но голове, по-моему, легче сделалось. Виски еще давит, шумит в них, но голове уже значительно легче… Да, так вот о чем я хотел. Я ведь не доложил о поездке. Как же можно не доложить о такой замечательной поездке? Если и не интересуются докладом, все равно полагается доложить, потому что существует такое слово: дис-ци-плина. Хорошо, назовем субординацией, хотя это совсем другое. Обязан же я доложить по всей форме. Вот она, моя субординация!
Гулякин склонил лоб над моей бумагой.
— Положите в папку, — Иволгин перебил мои разглагольствования, поспешно взял со стола, из-под носа Гулякина, мое заявление. Ему же его и протянул. Из рук в руки.
— Не суетись, Иволгин, обратно не заберу. Разговор по делу. Я хочу, чтоб вы знали, Авенир Палыч. Чтобы все знали о моей успешной поездке.
Напряжение спало. Никто меня не перебил ни единым словом, мне дали сказать все, что я думаю. Возможно, в их глазах теперь я походил на подсудимого, которому предоставили последнее слово.
— Училище в Нефтеречинске строится хорошими темпами. При нем, — указал я на Иволгина, — шла закладка фундамента, а сейчас первый этаж выложен. Готов. Это я видел сам. И все там в движении: рабочая сила, материал — все есть. Управляющий — человек деловой, строительство взял под свой контроль. В январе все будет переведено в новое здание. А к весне они закончат весь комплекс, в том числе столовую, мастерские, спортзал. И целый год, понимаете, целый год будет выигран! Вы понимаете, какой это для народного хозяйства выигрыш?! Но это не все. Уже в отделке помещения, всех помещений, всего училища, заметьте, ученики наши уже примут участие. Сами будут отделывать свое училище! Группами, во главе с мастером, с комсомольскими вожаками, представляете?!
Но я, кажется, увлекся. Забыл, что слушают меня не с таким пылом и жаром, как я расписываю. Хотя, впрочем, нет, не скажу, что без интереса. Гулякин расширившимися глазами следил за каждым моим движением, слушал, пожалуй, больше глазами, в которых таилась усмешка: ах, ты, ну и фрукт же ты. У него раздувались ноздри, эту примету я хорошо знаю! В этот момент чем-то я ему нравлюсь. Вот что оно означает, когда у Гулякина раздуваются ноздри.
Подошла моя очередь расхаживать по ковровой дорожке. Я не думал ни о каком выигрыше в глазах моего начальника, не надеялся ни на какое чудо. Но и терять-то… что мне было терять? Рассказывал о Балтине — талантливом руководителе, воспитаннике технического училища, подводил к значению трудового воспитания человека, впрочем, не делая никаких обобщений. Кому нужны мои обобщения? Лицо Иволгина вытянулось, сделалось скучным и постным. Или вечернее, несолнечное уже, освещение через оконные драпировки и камуфляж делало его лицо скучным и постным? Как бы там ни было, он ожидал, он напряженно ждал, когда же я, наконец, уйду. Его логика ему подсказывала, что я должен уйти. Ну, что же, что я еще тяну? Какую резину? Расхаживаю по-хозяйски, докладываю о деле, как ни в чем не бывало. Парю в облаках. Какую собираюсь извлечь выгоду?
Эх, Иволгин. Слишком по-разному понимаем мы с тобой слово «дисциплина». То, что ты называешь субординацией. Но что тебя так волнует, ведь заявления я не прошу обратно?
— Да, Авенир Палыч. Пока суд да дело, уже теперь надо назначать директора училища. Подбирать штат работников, заниматься набором учащихся. Дел невпроворот. Веселые там пойдут дела!..
— Любопытно, — Гулякин произнес всего одно слово.
Ему, стало быть, любопытно. Но, если внимательно присмотреться, в человеке всегда отыщется что-нибудь любопытное. Даже в таком человеке, как я.
— Ну, вот и все. Миссия моя окончена… Да, Иволгин! Нет, не все. Был ли ты у нас, в училище? В мое отсутствие?
Замедленным движением он кивнул два раза: был, был, отвяжись только.
— Но мы же с тобой должны справку делать. Писать. Это, я полагаю, с повестки дня пока не сошло?
— Сошло, Соболев.
— То есть? — я наивно сморгнул. Я в самом деле не понял: как могло сойти с повестки дня такое серьезное поручение?
— Справка написана и написана как надо.
Темпы-то, темпы, ого! Я взглянул на Гулякина, он кивнул мне, тихо прибавив:
— Хорошая справка.
— Но где она? Почему бы директора не познакомить с содержанием? Или опять тут какая-нибудь политика? Опять я чего-то не понял? Ведь я еще не сдал своих полномочий, дорогие товарищи!
Книга повествует о начале тренерского пути молодого Олега Сибирцева, посвятившего себя любимому виду спорта — боксу. Это его увлечение, как теперь говорят, хобби. Специальность же героя — преподаватель профессионально-технического училища в городе Александровске, на Сахалине, за огнями маяков. События происходят в начале пятидесятых годов прошлого века.Составлявшие команду боксеров сахалинские учащиеся — это сбор самых различных характеров. С ними работает молодой педагог, воспитывает мальчишек, формирует их рост, мастерство боя на ринге и мужество.Перед читателями предстает и остров Сахалин с его людьми, с природой как бастион — защитник всего Дальнего Востока.
В повестях калининского прозаика Юрия Козлова с художественной достоверностью прослеживается судьба героев с их детства до времени суровых испытаний в годы Великой Отечественной войны, когда они, еще не переступив порога юности, добиваются призыва в армию и достойно заменяют погибших на полях сражений отцов и старших братьев. Завершает книгу повесть «Из эвенкийской тетради», герои которой — все те же недавние молодые защитники Родины — приезжают с геологической экспедицией осваивать природные богатства сибирской тайги.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В предлагаемую читателю книгу популярной эстонской писательницы Эмэ Бээкман включены три романа: «Глухие бубенцы», события которого происходят накануне освобождения Эстонии от гитлеровской оккупации, а также две антиутопии — роман «Шарманка» о нравственной требовательности в эпоху НТР и роман «Гонка», повествующий о возможных трагических последствиях бесконтрольного научно-технического прогресса в условиях буржуазной цивилизации.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.