Звезды на росстани - [40]

— Давайте, попробуйте, Юрий Иванович.

— Восемьдесят шесть — восемьдесят семь килограммов, — сказал я, как бы нацеливаясь на него глазом.

— Верно! Только не угадали: восемьдесят пять.

— Ну, это еще проверить надо. К тому же я предупреждал: плюс-минус один килограмм.

Семен Семенович развеселился. Простовато хлопнул себя по бедрам. Впрочем, что-то еще беспокоило. Какой-то вопрос таился в его глазах, теплился, как уголек, подернутый легким пеплом.

— А знаете, к чему я завел этот разговор?

— Любопытно, Юрий Иванович.

Ага, вот он, вопрос, который в глазах теплился. Острым, пронзительным глазом человек сторожил мое слово.

— Когда-то я занимался спортом, Семен Семенович. Таким, где надо спортсменов взвешивать. Меня взвешивали, я взвешивал. И, знаете, набил глаз. Десять лет — все-таки опыт… А как же вы лет пятнадцать, больше даже, работаете… Как же вы до сих пор не научились отличать на глаз: где сто граммов, где пятьдесят? Что ж вы такой неспособный, Семен Семенович?

— Так вы что же, выходит, не верите? Выходит, считаете меня все-таки жуликом?

— Не верю, Семен Семенович! И никто вам никогда не поверит. И давайте не будем рассказывать басни, будто вы не можете на глаз отличить пятьдесят граммов от ста. Тридцать пять от семидесяти.

— Хорошо! Станьте на мое место!

— Нет, это нехорошо, Семен Семенович. Вы знаете, что я не стану на ваше, а вы не станете на мое, потому что обоих надо было бы учить заново. Я убежден, что глаз у вас наметан, рука твердая. И готовите неплохо. Вы вполне подошли бы для нашей столовой. Но положенную норму мяса вы делите на двоих учащихся. Делаете это сознательно. Ибо свои действия не изволите считать кражей!

Он не раз порывался перебить меня на полуслове, но, должно быть, понял, что неспроста я вернулся к этому разговору, во всяком случае почувствовал какую-то для себя угрозу в моих словах. Махнул рукой. Слушал.

— И опять я спрашиваю: что прикажете делать? Доводить до конца или верить вам?.. А почему я должен верить? Ну, скажите, какие основания верить, когда вы не осознаете проступка: крадете — и не велите называть это кражей?..

Он молчал. Осмысливал что к чему. Я не мешал осмысливать.

— Ну, и… что вы надумали?

— Это будет зависеть от вас, — уклонился я от прямого ответа.

— Что я должен делать?

— Во-первых, признать. До конца, письменно. Что вы совершили проступок. Кражу.

— Объяснение?

— Объяснение.

— И именно так?

— Именно так.

— Дальше?

— Дальше? Главное, не дальше, а вот именно это. Первое. А дальше — подумайте хорошо. И дадите слово. Мужчина — мужчине. Что никогда больше не повторится подобное.

— А если…

— Никаких если! Это единственное, что оставит вас здесь. Иначе ни одна столовая больше вас не увидит.

Некоторое время он молчал, прикидывая что к чему. Главным аргументом в моей беседе был составленный по форме акт. Я понимал, что взял его мертвой хваткой и, понятно, нисколько не собирался ослаблять рук. В этих условиях он, конечно, не мог не сознавать моего преимущества.

— Первый раз я встречаю такого… настырного…

— У тебя есть дети? — Не знаю, почему я перешел вдруг на ты. — Братья, сестры, есть кто-нибудь?

— Есть.

Голос его, как мне показалось, дрогнул.

— Так вот, Семен Семенович… Дорогой Семен Семенович… Если есть… Ты обкрадываешь моих и твоих тоже детей, сестер, братьев младших! Понял ты или не понял, чугунная голова?! Ты понял, что ни на каком другом варианте мы с тобой не столкуемся?!

Да, дышал я неровно, перебои были в дыхании. Прижатые к крышке стола пальцы побелели. Воздух, кажется, вздрагивал от напряжения, плафон над головой, и тот, казалось, тихо постанывал и качался.

— Хорошо, Юрий Иванович, — едва слышно проговорил он. — Хорошо, Юрий Иванович! — повторил он громче, чтобы я слышал: — Я даю вам такое слово. Слово мужчины.

Я усадил его за стол, чтобы удобней было человеку думать.

— И вот еще что… дорогой Семен Семенович, — обернулся я, когда он положил ручку. — Ты верно назвал дневной рацион учащихся. Согласен, небольшой рацион. Но именно поэтому мы с тобой должны думать, как сделать для ребят лучше. Сейчас нужны овощи. Редис, лук. Помидоры. Зависит это не только от нас с вами. От торга, от ОРСа. Но давайте вместе, помогайте устанавливать прямые связи, без отворотов и закоулков. Без накладных расходов. Использовать преимущества закрытой столовой. Жить по-хозяйски, иначе кто о них, о ребятах, позаботится?.. Не надо объяснять, почему мы с тобой должны вместе заботиться? Все понял, Семен Семенович?.. Ну, вот и хорошо, Семен Семенович. Давай так и работать. Завтра предложи план твоих действий. Ну, давай — в понедельник. И подключай, где надо, меня. Вместе так вместе.

Хотя взгляд у Семена Семеновича вроде бы загорелся идеей, хотя появилась в нем неожиданная какая-то солидарность, на прощанье я все же не подал ему руки.

Странное дело. Оттого что не подал руки Семену Семеновичу, во мне не проходило ощущение тяжести от разговора. Еще и еще задавал я себе один и тот же вопрос: почему не подал руки? И всякий раз отвечал самому себе: не надо было. Где-то я слышал даже такое: «Злым людям хлеба не давать!» Хлеба! Это все же не рука.