Звезды на росстани - [21]

За разговором следя урывками, не считая нужным вникать в суть вопроса, она, тем не менее, принимала сторону гостя. Гостеприимство здесь, в этом доме, возведено в высший ранг. Я смотрел на Балтина, ждал, что он скажет на замечание жены. Он широко улыбнулся, склонил голову:

— Прошу прощения: выпускник технического училища. Ваш покорный слуга. ТЭУ номер два, знаете?

Еще бы не знать! Девчонки оттуда к нам, в техникум приходили на танцы. Мы встречали их в проходной, сами обслуживали на вешалке. Десятиклассницы. От таких голову потерять можно. Парней, правда, видели реже. Теперь я будто не узнавал в нем управляющего трестом.

— Приветствую своего собрата, — ни с того, ни с сего я протянул Балтину руку. И он, между делом, не сбиваясь с главного направления, крепко ее пожал.

— Возьмите студентов. Во все времена они нищенствовали, если не считать богатеев, которые швырялись нетрудовыми доходами. Или учились за счет папы с мамой — это ли еще не хуже того? Видеть, как в нужде бьется отец и жить на его средства! И еще отвыкали от лопаты, от топора — вот и получалась интеллигенция из трудящихся… Пока не пошли стройотряды. Тут-то оно получше дело пошло, по всем направлениям.

Балтин позвал Елену Викторовну к столу, пригладил пятерней волосы:

— Особый разговор у меня о трудовых резервах. Об училищах. Они дают профессию, делают человека зрелым в жизни. Хозяином жизни. И ему не заказана ни одна дорога. Давай, Юрий Иванович, — поддержи, Лена, — выпьем за систему, которая создает современный рабочий класс. Без эпитетов, просто: рабочий класс!

Я осушил поднятую рюмку. За рабочий класс!

Откуда знать меня человеку — не все ли равно. Болельщик, не болельщик — не в этом дело. Но я-то, я-то его знаю. Помню! На всякий случай я уточнил, не был ли он когда-нибудь во Владивостоке? Но, нет, он не знает Владивостока, никогда там не был.

— Ну, давайте не будем друг другу морочить голову: ведь мы знаем друг друга, правда? — без обиняков я приступил к солидному нефтеречинскому начальнику.

Балтин рассмеялся широко и красиво.

— Да, в свое время ты был известным, тянулись за тобой мальчишки. И мне всегда нравились люди мужественные. Но ты меня все же, извини, с кем-то путаешь.

Выпитый коньяк горячил кровь. Я встал из-за стола. Голова сделалась способной на любую фантастику, рождались в ней черт знает какие домыслы. То представлялось мне тушенье пожара, там, в старом квартале Южно-Сахалинска. Старинной деревянной постройки. То — вдруг ледостав на реке Белой. Спасение провалившейся под лед женщины. И его голос. Голос, без которого не бывает авралов. Я с уверенностью заявил, что знаю его голос, который трудно спутать с другим.

— Да уж досталось мне за этот голос. Ладно, выручил хороший человек.

Он улыбнулся, и мне показалось, что мы хорошо знаем друг друга.

— А что, собственно, я такое сказал, Юрий Соболев? Что тебя удивило? — я не замечал перехода на «ты», как будто сто лет мы были на «ты». — Лена! — Балтин позвал, немного успокаиваясь. — Садись, Юра, в ногах правды нет… Будем рассказывать, откуда мы родом, заодно и — откуда знаем этого человека. Теперь, я думаю, другого выхода нет, — снова обернулся он к жене, когда она заняла свое место.

Лицо ее было просветленным, как будто она предвидела содержанье рассказа.

Да, но эта присказка уводила в сторону. В нерассказанной истории таилась для меня новая загадка.

— Скажи, Юрий, только по совести: красивая у меня жена? — брякнул хозяин как-то уж очень некстати. По-моему, ни к селу, ни к городу брякнул.

— Ты за этим меня позвал? — Елена Викторовна до кончиков ушей вспыхнула. Румянец на ее щеках был неровен. Как у… Как у Марины, в общем… И подняла она руки, чтобы поправить прическу.

Но что он хочет рассказывать? Причем тут жена?

— Я и говорю. А тогда она была еще красивее. Ей тогда было… Сколько тогда было, двадцать?

— Девятнадцать! Будто не знает! — Елена Викторовна смотрела на него с укоризной.

Я слышал у себя за спиной стонущий шелест дождя о стекло. И неодинаковые по силе порывы ветра. Стекло вздрагивает, на самой низкой ноте гудит под ударами ветра. Будто бранит кто-то родное дитя свое за непутевое действо.

— Подходит ко мне эта красавица и говорит…

— Не придумывай, ничего тебе не успела сказать: сделала только реверанс — ты и обрадовался, подхватил.

— Дамский вальс был, у них это, в мединституте. А она мне, правда, понравилась: изящная, легкая. Ну, это я по секрету, тебе только. Прошли круг — спрашиваю, как звать, она: «Вы не смогли бы…»

— Ну, не так же было, сам напросился… — смеялась Елена Викторовна.

— С удовольствием, говорю, какой разговор, — хохотнул Балтин. — Сам, веришь, дышать боюсь — вдруг передумает, скажет, пошутила или что-нибудь в этом роде. Ребята издали показывают большой палец: держись, игра стоит свеч… А жила она в Старом городе.

— На границе между Старым и Новым, в овраге, там недалеко церковь стояла.

Точнее бы сказать — у самой речки. В дни моей юности там, за ней, и я бывал не однажды.

За спиной у меня полыхали молнии, гром сотрясал балконные двери. Под звуки ненастья хорошо слушалось, и в междустрочье, в паузах, всплывали лоскуты, обрывки старых картин и связанных с ними радужных упований на будущее.