Звёздный егерь - [10]

Стас слушал добродушное рокотание Грауффа, весёлый, бойкий говорок Бурлаки, и то ли от усталости после долгого перехода, то ли от вкусного, сытного ужина эта их незаконная охота виделась ему не в столь уж неприглядном свете. Вторя доводам главного врача, он убеждал себя, что и впрямь десяток уток для заповедника ничего не значат, а Ларго думает об интересах всей колонии, и маленькое нарушение правил — вовсе не нарушение, а своего рода дипломатия. Мысль понравилась Стасу: конечно, он повёл их на охоту из дипломатических соображений.

Стало прохладно, и они перешли в палатку, ещё немного поговорили об охоте, рыбной ловле, потом забрались в тонкие ворсистые спальные мешки. Бурлака было принялся рассказывать, как обрабатывать шкуры, чтобы сохранить естественный цвет, но Грауфф вдруг оглушительно, с присвистом всхрапнул.

— Намёк понял, — кротко произнёс завкосмопортом. — Отхожу ко сну.

Вскоре в палатке, разбитой у реки на краю анторгского леса, ровно и глубоко дышали во сне три человека с планеты Земля, и если бы кто-то прислушался к их дыханию, то сразу понял бы: спят люди, у которых отменное здоровье и завидное душевное равновесие.

Глава 4

Было ещё совсем темно, когда охотники покинули палатку и двинулись к берегу. Ночь стояла чёрная и тёплая. Слабо шелестели листья, откликаясь на ветерок, едва колышущий воздух. Пахло сонным предрассветным лесом, рекой и ещё чем-то таким знакомым, земным, однако вспомнить, что это за запах, Бурлаке никак не удавалось.

Дойдя до воды, каждый надул себе лёгкую, почти круглой формы лодочку. Шёпотом пожелав друг другу удачи, они разъехались. Заранее было условлено, что Бурлака поедет налево, к кустистому островку, а Грауфф встанет в заросшем тиной заливе справа. Стас охотиться не собирался, он сказал, что будет собирать образцы водорослей неподалёку от лагеря.

Сделав несколько гребков вёслами, похожими на теннисные ракетки, Бурлака обернулся, но темнота уже растворила и его спутников, и берега, и саму реку. Он словно снова оказался в открытом космосе, в непостижимой всеобъемлющей черноте, где даже мириады звёзд кажутся всего лишь горсточкой неосторожно рассыпанной сахарной пудры.

Бурлака прислушался к неожиданно сильно застучавшему сердцу и улыбнулся: ощущение было ему хорошо знакомо. Оно часто приходило, когда поднятый загонщиками зверь, хрустнув веткой, появлялся в двух шагах от него на просеке; и когда спиннинг, до того чуть подрагивавший кончиком в такт колебаниям блесны, сгибался в дугу и тупо замирал, словно схватившись крючком за корягу, а через секунду оживал, отдавая в руку тяжёлыми, отчаянными рывками засёкшейся рыбы; и когда искрящееся мелководье в ярко-зелёных пятнах водорослей и апельсиновых кустах кораллов вдруг обрывалось, растворяясь в синей глубине, и он, чувствуя себя в маске и ластах одиноким и беззащитным, зависал над прозрачной и в то же время непроглядной бездной. Нет, это был не страх, а так, лёгкий страшок, он не мешал ни выстрелу, ни хладнокровию, и потому Бурлака никогда не отгонял его, а, напротив, смаковал, как чашечку горького кофе, и испытывал даже лёгкое сожаление, когда это состояние холодящего возбуждения проходило.

Было так темно, что Бурлака не мог даже различить кольцо со швартовочной верёвкой в полутора метрах от себя на носу лодки. Чтобы не проплыть мимо островка, который он присмотрел себе по карте накануне, он начал считать гребки. Если по полметра на гребок, остров должен быть гребков через пятьсот — шестьсот. Пять… Двадцать восемь… Сто тридцать два… Четыреста десять… Заскрежетав днищем по топляку, лодка развернулась, ткнулась бортом в нависшие над водой кусты и остановилась. В кустах сварливо взвизгнула какая-то птица, захлопала крыльями и, отлетев от островка, опустилась на воду где-то неподалёку.

Бурлака шёпотом обругал себя идиотом: надо же, не учесть течения и впилиться прямо в остров! Хорошо ещё, лодку не порвал. Бурлака осторожно спихнул лодку с топляка и привязал к нему верёвку с носа лодки. Кормовой конец он набросил на куст и выбрал слабину, натянув верёвку. Лодка обрела устойчивость. Бурлака уселся поудобнее, расстегнул клапан патронташа, зарядил двухстволку и принялся ждать рассвета.

Ночь никак не хотела уходить, отдавать слившиеся в тугую чёрную бесконечность небо, воду, лес. Но вот ночь начала уставать, в посветлевшем небе, как снежинки на тёплой земле, стали таять звезды, осторожно легли на воду первые, едва заметные блики. Расплывчато, словно проявляясь на фотобумаге, из ниоткуда возникли контуры леса. В зарослях надсадно закрякала утка, ей тут же отозвалась другая, побасовитей, потом в разговор включился третий голос, и вдруг весь берег, вся река взорвались тысячеголосым хором, поющим, щелкающим, квакающим.

Ошеломлённый этим неожиданным концертом, Бурлака замер, сжав в руках ружьё, и до рези напряг глаза, силясь разглядеть на воде хоть одного из невидимых участников. Что-то со свистом пронеслось над лодкой. Он быстро перевёл взгляд вверх, но было ещё слишком темно. Тени, почти призрачные силуэты появлялись и исчезали, прежде чем он успевал вскинуть ружьё. «Рано, — уговаривал он себя, — ещё слишком рано. Бесполезно пока стрелять». Вдалеке будто стукнул кто-то обухом по дуплистому стволу. «Ну, вот, — подумал Бурлака, — Глен уже стреляет. Убил, наверное. Всегда ему везёт!» Прямо над головой у него зашелестели крылья. Не пытаясь целиться, Бурлака выстрелил навскидку и прислушался, не раздастся ли всплеск падающей птицы. Но только эхо прокатилось по воде, ударилось о лесную стену и вернулось обратно слабым отзвуком. Смазал!