Звездный единорог - [8]

Шрифт
Интервал

Тебе я другом быть хочу. Я вижу,
Глаза ясны твои и жарко сердце,
Не в этом дело.

(Обращается к Конхобару.)

Как она, горяч он.
Нет горячее северных красавиц.
Он, Конхобар, останется при мне,
Пусть будит сладкие воспоминанья
В, вечерний час. - Ты оставайся с нами,
Мы славно поохотимся с тобой
На дикого быка или оленя,
Когда устанем, разожжем костер
На берегу реки иль на холме,
Куда слетаются колдуньи утром.
Смеется надо мной Король Верховный,
Что ни одной из них не взял я в жены.
Что голову повесил? Жизнь прекрасна:
Поутру гордость наполняет мысли,
А вечер нам сулит утехи дружбы,
Где белая волна с орехом спорит.
На этом славословию конец,
Теперь ты друг - отныне и навек.

Конхобар

Сюда он прибыл не своею волей,
Он королевой Айфе послан был,
Чтоб вызвать лучшего из нас на бой.

Кухулин

Так что же?

Конхобар

Неужели ничего?
Считаешь легковесною причудой,
Мгновенной прихотью ее приказ?
Конечно, коль наследников не нажил,
Заботы нет о том, как уберечь
От посягателей свое добро.

Кухулин

Пусть сыновья твои о том пекутся,
Окрепнуть им не помешает. - Мальчик,
Жалеть не стану для тебя даров,
Но кое-что мне дай взамен - браслет твой.
Сразимся мы, лишь повзрослей сначала.

Юноша

Из всех мужей тебя лишь одного
Хотел бы другом я назвать, ведь имя
Твое известно всюду, но стану я
Предателем для Айфе.

Кухулин

Я подарки
Такие дам, что будет ясно Айфе Мои они.

(Показывает на плащ.)

Отец мне плащ оставил.
Пришел он испытать меня поутру,
Из хладной тьмы морских глубин поднявшись.
На бой меня он вызвал, правда, прежде
Чем драться, имя произнес свое,
Дал плащ и с тем исчез. В дворце подводном
Сей плащ соткали из руна морского.
А Айфе скажешь, испугался я,
Или придумай что-нибудь другое.
Нет, ты скажи ей, будто каркнул ворон
На северном пределе, я и струсил.

Конхобар

Туманит голову тебе колдунья.

Кухулин

Нет. Глядя на него, я вспоминаю
Возлюбленную Айфе.

Конхобар

Ведьма может
Упавший лист напоминаньем сделать.
Как оседлают ветер, невидимки,
Так ворожат без устали, вредя нам,
Ведь учатся они тому с пеленок.

Кухулин

Нет, нет, при чем твое тут колдовство?
И ветер ни при чем. - Браслет твой, мальчик.

Король

Прошу, дозволь на вызов мне ответить.

Другой Король

Отвечу я, Король Верховный. Айфе
Украла у меня рабов.

Третий Король

Позволь мне.
Без дома и овец остался я.

Четвертый Король

Готов я драться.

Остальные Короли. (Хором.)

Я! Я тоже! Я!

Кухулин

Назад! Назад! И прочь мечи! Никто
Отвергнутый мной вызов не получит.
Меч в ножны, Лаэгер!

Юноша

Да пусть идут!
Я встретиться готов с двумя зараз.

Кухулин

В твои года и я таким же был.
Но это мой дом. Кто посмеет гостя
Здесь тронуть, биться будет тот со мной.
Молчите? Не хотите с ним встречаться?

(Вынимает меч.)

Вот с этим болтуном и свистуном
Белей волны, и с чибисом, и с мышью,
Грызущей основание земли?
Вот с этим, с этим? - Мальчик, я готов
Со всеми драться, будь ты сыном мне.
Сын отомстил бы, если бы меня
Убил брат, сын, отец иль друг всех тех,
Кого убил я ради Конхобара,
Когда четыре короля сошлись,
Чтоб поквитаться с ним. Нет, мститель
Не нужен мне, ведь вместе мы с тобой
Их выплеснем, как грязную водицу.

Юноша

Отныне рядом будем мы стоять.
Порукой мой браслет.

Кухулин

Ты погоди,
Сражусь я первым, ведь тебя я старше.

(Расстегивает плащ.)

Давным-давно в Подводном королевстве
Плащ ткали девять королев усердно
И вышивкою украшали долго.
Отец меня убил бы в поединке,
Как я убил бы сына, если б с сыном
Сразился я сейчас. Река бурлит
В истоке, но скудеет жар с годами.

Конхобар (громко)

Довольно. Этой дружбе не бывать.
Уже забыл ты клятву, Кухулин?
0н не уйдет непобежденным. Я...

Кухулин

По-твоему не быть.

Конхобар

Ты мне перечишь?

Кухулин (хватает Конхобара)

Король Верховный, не играй с мечом!

Конхобар

Ты околдован. Потерял рассудок.

Короли (кричат)

Он околдован!
Первый Старый Король
Потерял рассудок!
Ты, Кухулин, в чертах его увидел
Черты, которые любил когда-то,
И вдруг набросился на Конхобара!

Кухулин

Набросился на Конхобара я?

Конхобар

Под крышей тут устроилась колдунья.

Кухулин

Колдунья! Да, колдунья здесь летает. (Обращается к Юноше.)
Зачем ты так? Заставил кто тебя?
Теперь идем! Скрестим свои мечи!

Юноша

Нет... Ни при чем тут я.

Кухулин

Идем! Идем!

Юноша направляется к выходу, следом идет Кухулин. Короли идут за ними, громко шумя, так что разобрать можно лишь отдельные слова. Кричат: "Скорей, скорей! " - "Кто мешкает у двери?" - "Мы опоздаем! " - "Не начали еще?" - "Вам видно, бой еще не начался?" - и прочее в таком же духе, все кричат, заглушая друг друга. Остаются три Женщины.

Первая Женщина

Я знаю! Знаю!

Вторая Женщина

А кричишь зачем?

Первая Женщина

Бессмертные мне даровали знанье.

Tретья Женщина

Когда и где?

Первая Женщина

Сейчас на пепле в чаше.

Вторая Женщина

Пока ее держала ты в руках?

Третья Женщина

Скорей же говори!

Первая Женщина

Весь дом в огне,
Сгорела крыша, почернели стены.

Вторая Женщина

Погибнет Кухулин.

Третья Женщина

О нет! О нет!

Вторая Женщина

Кто мог провидеть Кухулина смерть
В бою с юнцом безвестным?

Первая Женщина

Жизнь проходит
Между слепцом и дураком. Конца ж
Никто - ни трус и ни герой - не знает.

Вторая Женщина

Увидим мы героя Кухулина смерть!

Первая Женщина и Третья подходят к двери и, плача останавливаются на пороге.

Первая Женщина

Оставим слезы здесь. Придет черед их,

Еще от автора Уильям Батлер Йейтс
Кельтские сумерки

Уильям Батлер Йейтс (1865–1939) — классик ирландской и английской литературы ХХ века. Впервые выходящий на русском языке том прозы "Кельтские сумерки" включает в себя самое значительное, написанное выдающимся писателем. Издание снабжено подробным культурологическим комментарием и фундаментальной статьей Вадима Михайлина, исследователя современной английской литературы, переводчика и комментатора четырехтомного "Александрийского квартета" Лоренса Даррелла (ИНАПРЕСС 1996 — 97). "Кельтские сумерки" не только собрание увлекательной прозы, но и путеводитель по ирландской истории и мифологии, которые вдохновляли У.


Туманные воды

Эта пьеса погружает нас в атмосферу ирландской мистики. Капитан пиратского корабля Форгэл обладает волшебной арфой, способной погружать людей в грезы и заставлять видеть мир по-другому. Матросы довольны своим капитаном до тех пор, пока всё происходит в соответствии с обычными пиратскими чаяниями – грабёж, женщины и тому подобное. Но Форгэл преследует другие цели. Он хочет найти вечную, высшую, мистическую любовь, которой он не видел на земле. Этот центральный образ, не то одержимого, не то гения, возвышающегося над людьми, пугающего их, но ведущего за собой – оставляет широкое пространство для толкования и заставляет переосмыслить некоторые вещи.


Тайная роза

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Стихи

Уильям Батлер Йейтс — В переводах разных авторов.


Смерть Кухулина

Пьеса повествует о смерти одного из главных героев ирландского эпоса. Сюжет подан, как представление внутри представления. Действие, разворачивающееся в эпоху героев, оказывается обрамлено двумя сценами из современности: стариком, выходящим на сцену в самом начале и дающим наставления по работе со зрительным залом, и уличной труппой из двух музыкантов и певицы, которая воспевает героев ирландского прошлого и сравнивает их с людьми этого, дряхлого века. Пьеса, завершающая цикл посвящённый Кухулину, пронизана тоской по мифологическому прошлому, жившему по другим законам, но бывшему прекрасным не в пример настоящему.


Пьесы

Уильям Батлер Йейтс (1865–1939) – великий поэт, прозаик и драматург, лауреат Нобелевской премии, отец английского модернизма и его оппонент – называл свое творчество «трагическим», видя его основой «конфликт» и «войну противоположностей», «водоворот горечи» или «жизнь». Пьесы Йейтса зачастую напоминают драмы Блока и Гумилева. Но для русских символистов миф и история были, скорее, материалом для переосмысления и художественной игры, а для Йейтса – вечно живым источником изначального жизненного трагизма.