Звездный единорог - [11]
Голос Джона (снаружи). Забирай ее, Сибби, неси ее в дом, а то не успеешь сварить обед для священника.
Голос Сибби. Да погоди ты, мне же надо ее вытащить!
Входит Джон.
Джон. Вот не знал, что в доме кто-то есть.
Бродяга. Я только что вошел. Устал с дороги, да и не ел с утра.
Джон (перебирает горшки и сковородки). Не могу ничего найти... нет тут ничего... Может быть, в сундуке.
Джон достает ключ из тайника за очагом, отпирает сундук, вытаскивает бутылку, окорок и начинает резать его. Входит Сибби, держа за шею цыпленка.
Джон бросает окорок на лавку.
Сибби. Поторопись, Джон, ты и так слишком долго проваландался. Почему ты не поймал старую курицу, когда она скреблась в пыли?
Джон. Да решил, что цыпленок будет нежнее на вкус.
Сибби. Плевать мне на нежный вкус! Ты только подумай, во сколько она уже нам обошлась! Моя большая курочка, пять лет я кормила тебя! А теперь настала пора с тобой распрощаться! Не перестань ты с Пасхи нестись, мне бы такое и в голову не пришло.
Джон. Разве нам не следует повкуснее накормить его преподобие?
Сибби. Какая разница, курица или цыпленок? Когда на стол поставишь, курица - она курица и есть. (Садится и принимается ощипывать цыпленка.) Почему бы Кернанам, как обычно, не угостить священника обедом? Ну, умер брат их матери, и что из этого? Нет, все дело в расходах.
Джон. У тебя, помнится, еще остался хороший кусок бекона, так свари его вместе с цыпленком.
Сибби. Не говори чепухи. Высокородным господам, таким, как священники, настоящим воспитанным людям нужен лишь дух мяса на кончике ножа, не то что обжорам, которые убирают картошку или жнут хлеб.
Джон. Не встречал я таких людей, будь они простые или не простые, чтобы, проголодавшись, не обрадовались они хорошему куску мяса.
Сибби. Отстань. Я покажу Кернанам, как надо потчевать священника. У меня есть кое-что получше бекона, вкусный окорочок, который я хранила в сундуке на всякий случай. (В это мгновение она замечает Бродягу.) А это кто? Бродяга? Убирайся-ка отсюда. У нас ничего нет для тебя. (Она встает и открывает дверь.)
Бродяга (выходит вперед). Вы совершаете ошибку, мэм, не спрашивая о том, кто я есть. Обычно я больше даю, чем беру. Еще не было случая, чтобы меня не звали в дом, в котором я уже побывал.
Сибби. У вас вид бродяги, но если вы не бродяга, то чем зарабатываете себе на хлеб?
Бродяга. Будь я бродягой, мэм, я пошел бы к простым людям, а не к такой даме, как вы, привычной к беседам лишь с благородными господами.
Сибби. Ладно, что вам нужно? Если хотите поесть, то у меня ничего нет, потому что я жду гостя, которого должна хорошенько накормить.
Бродяга. Разве я просил у вас еду? (Показывает камень.) У меня есть кое-что получше говядины и баранины, кексов с корицей и мешков с мукой.
Сибби. Что же?
Бродяга (с загадочным видом). Тем, кто мне его дал, не понравилось бы, что я рассказываю о нем направо и налево.
Сибби (обращаясь к Джону). Думаешь, у него друзья из сидов?
Джон. С тех пор как сиды помогли Джону Моллою отыскать золото, спрятанное на Лимрикском мосту, ты все время о них говоришь. Я вижу лишь камень.
Бродяга. Что вы можете видеть, если ни разу не видели, что он делает?
Джон. А что он делает?
Бродяга. Да мало ли что. Вот сейчас, например, я сварю из него похлебку.
Сибби. И мне бы хотелось иметь камень, из которого можно сварить похлебку.
Бродяга. Ни у кого больше нет такого камня, мэм, и никакой другой камень с этим не сравнится, потому что этот волшебный. Единственное, что мне надо, мэм, - горшок с кипятком.
Сибби. Это пожалуйста. Джон, налей воды в маленький горшок.
Бродяга (кладет камень в горшок). Ну вот, теперь надо поставить горшок на огонь, и скоро у меня будет вдосталь похлебки.
Сибби. Больше ничего не надо туда класть?
Бродяга. Ничего... разве что, может быть, немножко травки, чтобы волшебство не покинуло мой камень. У вас, мэм, есть сланлус, срезанный ножом с черной ручкой?
Сибби. Нет, конечно. Ничего такого у меня нет.
Бродяга. А фиараван, который собирают, когда дует северный ветер?
Сибби. И этого нет.
Бродяга. А отростка атар-талава, отца всех трав?
Джон. Вот этого полно возле изгороди. Сейчас принесу.
Бродяга. О, не стоит беспокоиться. Тут есть кое-какая приправа. Ее мне хватит. (Он берет пригоршнями нарезанную капусту и лук и бросает их в горшок.)
Сибби. Откуда у вас камень?
Бродяга. Дело было так. Шел я по лесу, и со мной была большая борзая. Она бежала за кроликом, ну, а я за ней, и когда наконец добрался до края гравиевого карьера, где росли почти засохшие кустики, то увидел, что сидит мой пес, весь дрожит, а перед ним сидит старичок и снимает с себя кроличью шкуру. (Смотрит на окорок) Пора помешать похлебку... (Берет окорок и опускает его в горшок.)
Джон. Ой! Окорок!
Бродяга. Я сказал не окорок, а кролик.
Сибби. Придержи язык, Джон, если тебя глухота одолела.
Бродяга (помешивает окороком в похлебке). Ну, как я уже сказал, сидит старичок, и только я подумал, что мал он, как орех, а его голова уже среди звезд. Ну и испугался я.
Уильям Батлер Йейтс (1865–1939) — классик ирландской и английской литературы ХХ века. Впервые выходящий на русском языке том прозы "Кельтские сумерки" включает в себя самое значительное, написанное выдающимся писателем. Издание снабжено подробным культурологическим комментарием и фундаментальной статьей Вадима Михайлина, исследователя современной английской литературы, переводчика и комментатора четырехтомного "Александрийского квартета" Лоренса Даррелла (ИНАПРЕСС 1996 — 97). "Кельтские сумерки" не только собрание увлекательной прозы, но и путеводитель по ирландской истории и мифологии, которые вдохновляли У.
Эта пьеса погружает нас в атмосферу ирландской мистики. Капитан пиратского корабля Форгэл обладает волшебной арфой, способной погружать людей в грезы и заставлять видеть мир по-другому. Матросы довольны своим капитаном до тех пор, пока всё происходит в соответствии с обычными пиратскими чаяниями – грабёж, женщины и тому подобное. Но Форгэл преследует другие цели. Он хочет найти вечную, высшую, мистическую любовь, которой он не видел на земле. Этот центральный образ, не то одержимого, не то гения, возвышающегося над людьми, пугающего их, но ведущего за собой – оставляет широкое пространство для толкования и заставляет переосмыслить некоторые вещи.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Пьеса повествует о смерти одного из главных героев ирландского эпоса. Сюжет подан, как представление внутри представления. Действие, разворачивающееся в эпоху героев, оказывается обрамлено двумя сценами из современности: стариком, выходящим на сцену в самом начале и дающим наставления по работе со зрительным залом, и уличной труппой из двух музыкантов и певицы, которая воспевает героев ирландского прошлого и сравнивает их с людьми этого, дряхлого века. Пьеса, завершающая цикл посвящённый Кухулину, пронизана тоской по мифологическому прошлому, жившему по другим законам, но бывшему прекрасным не в пример настоящему.
Уильям Батлер Йейтс (1865–1939) – великий поэт, прозаик и драматург, лауреат Нобелевской премии, отец английского модернизма и его оппонент – называл свое творчество «трагическим», видя его основой «конфликт» и «войну противоположностей», «водоворот горечи» или «жизнь». Пьесы Йейтса зачастую напоминают драмы Блока и Гумилева. Но для русских символистов миф и история были, скорее, материалом для переосмысления и художественной игры, а для Йейтса – вечно живым источником изначального жизненного трагизма.