Звездные ночи - [14]

Я рассказала. Ответила на множество вопросов. Собеседница пропустила меня, как говорят в народе, через игольное ушко. Все кажется? Нет…

— Какие у тебя планы на будущее?

Я едва не рассмеялась. Родная земля стонет под фашистским сапогом — какие могут быть планы?

— Прибыла, чтобы воевать, товарищ лейтенант! — отчеканила я. — Никаких других планов у меня нет. Прошу вас помочь мне поскорее получить самолет.

Помолчав немного, Мария Ивановна ошеломила меня новым, совершенно неуместным, как мне показалось, вопросом:

— А отдыхать ты умеешь?

Я улыбаюсь. Кто же не умеет отдыхать. Было бы время и желание. Улыбка, наверно, была глупой. Отдыхать, надо же… Говорить об этом в такое время как-то стыдно. Но ведь эта серьезная женщина не станет задавать мне пустых вопросов. В самом деле, умею я отдыхать или не умею? Не знаю. Лучше промолчу. Надо подумать.

Мария Ивановна, словно давая мне собраться с мыслями, переложила на столе бумаги. Не дождавшись ответа, задала новый, на этот раз чисто женский вопрос, но тоже неожиданный:

— Вышивать умеешь?

Не летать, не стрелять, не прыгать с парашютом, а вышивать… Куда это я попала?

— Умею, — продолжая улыбаться, ответила я.

— Не смейся. Это отличное средство для успокоения нервов. Для того, чтобы хорошо воевать, надо уметь отдыхать. Особенно женщинам. Спорт любите?

— Признаться, не особенно. Я хочу воевать, уничтожать фашистов, мстить.

Кивнув головой, Мария Ивановна встала из-за стола, подошла к окну, постояла немного, прислушиваясь, видно, к далекой канонаде. Повернулась ко мне и, словно размышляя вслух, заговорила:

— Месть, месть… Да, сегодня это естественное желание. Но мы победим, война закончится и что же делать с истеричками, у которых истрепаны нервы, надорваны сердца? Нельзя без конца повторять: «Месть! Месть!» — это может замутить душу. После победы наши воины, особенно вы, девушки, должны предстать перед миром красивыми, одухотворенными. Такова наша миссия. После войны придется работать, засучив рукава, — на заводах, фабриках, на полях, в институтах и школах, в больницах, детских садах и яслях. В общем всюду. И любить, быть любимыми, растить детей. Если в женском сердце нет ничего, кроме чувства мести, она долго не продержится, превратится из цветущего дерева в столб. Подумай над этим, Магуба…

В огне войны проявляются лучшие качества советских людей, в будущем на нас, фронтовиков, будут равняться целые поколения, мы поднимаемся сами и поднимем других, своим примером, на новую нравственную ступень. Ну а фашисты уже совершили нечто противоположное. Женские авиационные полки в этой борьбе занимают особое положение. Подобных формирований история авиации не знает. Большая честь выпала нам, и надо сказать, что в эти тяжелейшие месяцы наши девушки превзошли себя. У каждой более двухсот боевых вылетов, у некоторых — около трехсот. На знамени нашего полка — ни одного пятнышка. Потери — тьфу, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить. — небольшие. Недавно один экипаж, который мы считали погибшим, вернулся в полк. Тебе еще не рассказали об одиссее Сони Озерковой и Глаши Кашириной?

— Нет.

— Не успели. Расскажут.

— С Кашириной я уже познакомилась. А что за одиссея?

— Лейла расскажет подробно или сама Глаша.

Я подумала: сегодня, может быть, поговорить по душам с Лейлой не удастся, неудобно уходить из компании, а вечером, если погода улучшится, начнутся полеты. И попросила Марию Ивановну хотя бы коротко рассказать, что произошло с Озерковой и Кашириной. Она согласилась. В двух словах объяснила, при каких обстоятельствах девушки оказались вдвоем на аэродроме у неисправного «По-2».

— Самолет сгорел, — продолжала она. — Едва полуторка выехала на дорогу, случилось несчастье — заклинило мотор. Ничего нельзя было сделать. Пришлось сжечь и машину. Дальше пошли пешком. Заночевали в стогах. Утром Глаша открыла глаза — рядом стоили пожилая женщина, изумленно глядит на нее. С ума, говорит, сошли, кругом немцы, а вы в форме. Привела их на хутор, накормила, дала всем одежду. Шли от станицы к станице, немцы принимали их за местных жителей. Ночевали на хуторах, в станицах, девушки в одной хате, мужчины в другой. Утром собирались вместе, шли дальше. Однажды мужчины в условленном месте не появились. Искать их не стали, побрели дальше вдвоем по раскаленной степи. В платках, длинных юбках, босиком. У поворота дороги натолкнулись на двух немецких мотоциклистов. Один из них возился с мотором, другой стоял рядом. Увидев девушек, подошел к ним, что-то начал лопотать, тыча пухлым пальцем в узелок, который держала в руках Глаша. То ли хотел есть, то ли решил проверить, что несут. А в узелках — по куску хлеба и пистолеты. Девушки понимали, что им грозит, тем более, что вот здесь, — Мария Ивановна приложила руку к груди, — партийные билеты. Соня не растерялась. Подмигнув Глаше, развязывай, мол, узел, отвлеки внимание. Глаша, теребя узел, стала пятиться, немец подступал к ней. Соня оказалась сбоку, сделала шаг, другой и выстрелила ему в спину. Не успел он упасть, она, как молния, кинулась к другому немцу и всадила в него две пули. Побежали прочь от дороги, бежали долго, пока не выбились из сил.