Звездные гусары: из записок корнета Ливанова - [55]

– Разводить лемуров нарочно?

– Как куриц? Да, идея хороша, но дело в том, что лемуры – приматы, к тому же инопланетные; не доказано, что они не обладают разумом, и уж тем более не доказано, что они не обладают душой. Убивать их ради наживы, даже выведенных в питомнике нарочно, никто не позволит. – Он помолчал, явно раздумывая, стоит ли продолжать, но все-таки сказал: – Я бы первый не позволил, если уж на то пошло. Вы поймете, когда их увидите.

– Следовательно, остается третье: синтезировать вещество, – заключил Аркадий.

– Точно!

– Балясников откупил лицензию на это исследование?

– Подозреваю, вложил в предприятие все свои деньги и еще занял; но в случае успеха он обогатится неслыханно.

– А вы? – Аркадий с любопытством уставился на своего собеседника.

– Во-первых, мне здесь интересно, – зевая, произнес Штофреген. – Другая планета, новые знакомства… Работы никакой. Перечитал всего Шекспира и вчера осилил в оригинале “Повесть о Петре и Февронии”. Гуляю по лесу. Слежу за поведением наших рабочих – чтобы не поубивали друг друга.

Он с удовольствием заметил, как Аркадий вздрогнул.

– Мне они не показались такими опасными.

– Они опасны только в период гона, – сказал Штофреген.

Аркадий облегченно вздохнул:

– Вы шутите!..

– Я никогда не шучу с приматами, – сказал Штофреген очень серьезно.

Аркадий улыбнулся кривовато.

– Я знаю, что вы до сих пор на меня сердитесь. Это ваше право, я не в обиде.

Штофреген встал:

– А теперь я все-таки пройдусь. Душно сидеть в помещении. На дворе освежающий дождик. Когда туман сгущается, я воображаю себя в Петербурге, который сам по себе является болотным мечтанием. Здесь одно дерево растет на краю леса – в сумерках имеет пугающее сходство с Петропавловским собором.

* * *

Дружок мой Стефания!..

До какой степени животные иной раз превосходят человека! Уверен, что подобная мысль неоднократно посещала Вашу светлую головку. Если бы мне на выбор предложили, с кем иметь общение: с орангутангом Жюльеном или с его бывшим господином и дрессировщиком Аркадием, я бы не колебался ни мгновения. Жюльен добр и обладает чувством юмора; Аркадий же глуп и обладает только запасом недурного коньяка, которому я уже произвел незаконную дегустацию. Аркадий еще и скуп, даже для себя самого, что мне только на руку; он бережет свой коньяк для какого-то “случая” и еще ни разу не проверил сохранность запаса. Поделом ему!

Сосед он несносный. Жалуется на пауков и требует убрать с потолка паутину, не беря того во внимание, что мне без нее будет не по себе и одиноко, – что делать, я человек привычки! Лампа, которую я жгу по ночам, его раздражает, а обыкновение грызть карандаш при сочинительстве приводит моего примата в сущее бешенство! Он подскакивает на кровати, бьет кулаком по матрасу и испускает звуки. Вчера я нарочно сходил к г-же Колтубановой и выпросил у нее десяток новых карандашей, поскольку весь прошлый мой запас я изгрыз вчистую!

На днях мы отправились в лес для отлова животных. Аркадию они необходимы для успехов на артистическом поприще, поскольку с приснопамятным Жюльеном он был разлучен волею рока, о чем я принуждаем выслушивать по десять раз на дню.

С нами на охоту напросился также г-н Волобаев, коего супруга игриво именует “Ласкарь” (кажется, об этом уже писано в другом месте). В надвинутых набекрень очках, в тесной шляпе, защищающей голову от насекомых, с самодельным арбалетом в руке, г-н Волобаев легко бы выиграл конкурс на “Самого полезного члена экспедиции”, если бы таковые проводились.

Наверное, Вы задаетесь вопросом: как же выглядит Ваш покорный слуга. Что ж, опишу Вам это плачевное зрелище! Как Вы, быть может, припоминаете, кожа у меня белая и тонкая, из таких, что легко обгорает на солнце. И вот последствия такой анатомии: солнышко показалось здесь всего раза три, и за эти три дня я успел обгореть, так что теперь нос у меня шелушится почетвертому разу и сделался из благородного матово-зеленого каким-то легкомысленно-розовым, точно принадлежит не офицеру из племени остзейских баронов, а по меньшей мере кукле, из тех, что мещанки средней руки приобретают для своих дочерей, дабы те “обучались манерам”. Вы, конечно, представляете себе этих жеманных кукляшек с их искусственными локончиками, которые через несколько месяцев обращаются в войлок, с их пластиковыми голубыми глазами и этими ужасными востренькими розовыми носами!

Приблизительно так я сейчас и выгляжу, милая Стефания, и сам себе в зеркале представляюсь пластиковым.

Вместо прекрасной гусарской формы я щеголяю в комбинезоне из плотной ткани, и единственной данью моей прирожденной склонности к щегольству остался ременный пояс, отягощенный разного рода сумочками и ножнами.

К многочисленным невыгодным для моего самолюбия изменениям наружности прибавилось еще одно: я сильно исхудал, так что многие мои кости начали выпирать, а локти так заострились, что ими я проделал две глубокие выемки на краю моего стола, в том месте, где имею обыкновение на него опираться.

Глаза мои запали и горят голодным, печальным огнем. Встречаясь с собственным отражением, я всякий раз пугаюсь: так мог бы выглядеть дух мщения, ставший на краткий миг из могилы, чтобы безмолвно (и по большей части бессмысленно) воззвать к живым!