Звездная улица, пятая вилла - [4]

Сами стихи, однако, оказались совершенно неудобочитаемыми. Их было шесть: два сонета под Петрарку, одна ода и три верлибра. Все они пугали и одновременно сбивали с толку, как пророческий бред безумной вещуньи. Их совокупный смысл рождал неясную тревогу, порождаемую даже не содержанием, а ощущением душевного расстройства автора. Судя по всему, Аврора Дей надежно изолировалась ото всех в своем маленьком мирке, который воспринимала с полнейшей серьезностью. Я решил, что имею дело с богатой неврастеничкой, безмерно упивающейся собственными болезненными фантазиями.

Я просмотрел присланные листки, пропитанные ароматом мускуса. Откуда у нее эта забавная стилистика, эта архаичность?

«Восстаньте, пророки Земли,

Ко древним и вечным следам

Обеты свои возложите».

В некоторых метафорах ощущалось влияние Мильтона и Вергилия. Стихи заставляли вспомнить гневные филиппики прорицательницы из «Энеиды», которые она обрушивала на Энея, лишь только герой пытался передохнуть.

Я все еще не мог придумать, что мне делать с этими опусами (включая вторую порцию, которую шофер доставил ровно к девяти часам следующего утра), когда Тони Сапфайр пришел ко мне, чтобы помочь завершить очередной номер журнала. Основное время он посвящал составлению программы автоматического романа у себя в Западной Лагуне, но два дня в неделю неизменно уделял «Девятому Валу».

Когда он пришел, я проверял соответствие внутренних рифм в венке сонетов Зиро Пирса, изготовленных на автоверсе фирмы Ай-Би-Эм. Пока я возился с таблицей контроля матрицы рифм, Тони поднял со стола розовые листки с творениями Авроры.

— Запах изумительный, — уронил он, обмахиваясь листками. — Своеобразный способ приручить редактора.

Он прочел несколько строчек, поморщился и положил листки на место.

— Ну и ну! Что это?

— Я и сам не совсем понимаю, — ответил я. — Что-то вроде «эха в саду камней».

Тони прочел подпись на последнем листе.

— Аврора Дей. Видно, новая подписчица. Правда, она спутала «Девятый Вал» с «Автоверс Таймс». Ты только посмотри: «Ни гимны, ни псалмы, ни мусор слов пустых не воздадут хвалы царице ночи…» Что это все должно означать?

Я улыбнулся. Как и другие современные писатели и поэты, Тони столько времени провел со своим автоверсом, что напрочь позабыл о блаженных временах, когда стихи еще писали вручную.

— Очевидно, это стихи.

— Ты хочешь сказать, что она написала их сама?

— Вот именно, — я кивнул. — Этот способ был весьма популярен в течение двух, а то и трех тысяч лет. Им пользовались Шекспир, Мильтон, Китс и Шелли, и у них, надо сказать, неплохо получалось.

— Но сейчас он ни к черту не годится. Во всяком случае, после изобретения автоверса. Особенно если располагать высокопроизводительной аналого-цифровой системой Ай-Би-Эм. Посмотри-ка сюда… как похоже на Эллиота. Такое невозможно написать всерьез.

— Я и сам думаю, что девица морочит мне голову.

— Девица? Да ей за сто лет, и она давно рехнулась. Весьма жаль. Впрочем, в ее безумии может быть какая-то система.

— Вернемся к работе, — сказал я.

В сатиристической стилизации Зиро под Руперта Брука не хватало шести строк. Тони ввел в автоверс эталонную ленту, установил размер, схему рифмовки, словесные детерминаторы и включил процессор. Когда из принтера выползла лента с готовым текстом, он оторвал шесть строчек и подал мне. Я вклеил их в верстку, даже не читая.

Два часа мы работали не разгибаясь. Закончив тысячу строк уже к вечеру, мы сделали перерыв, чтобы промочить горло. Перейдя на веранду, залитую холодным ночным светом, мы уютно устроились в креслах, любуясь меркнущими красками заката и прислушиваясь к крикам песчаных скатов в темноте, опустившейся на виллу Авроры Дей.

— Что за перфоленты у тебя везде валяются? — спросил Тони. Он подхватил одну из них, и целый клубок лег на стеклянный столик.

— «…ни псалмы, ни мусор слов пустых не воздадут…»

Дочитав строку, он разжал руку, и ветер смел ленту прочь. Тони, прищурившись глядел в ту сторону, где за черными в темноте дюнами скрывалась пятая вилла. Единственный, как всегда, огонек в одном из окон второго этажа тускло освещал пучки перфолент, плывущих, словно водоросли, к моему дому.

Тони понимающе кивнул.

— Значит, здесь она и живет.

Он снял еще одну ленту, обвившуюся вокруг перил.

— Знаешь, старик, — сказал он, — ты полностью осажден.

Тони оказался прав. Бомбардировка стихами, все более туманными и эксцентричными, продолжалась изо дня в день, причем строго по графику: первую партию ровно в девять утра привозил шофер, вторая прилетала через дюны сама с наступлением вечера. Строки из Шекспира и Паунда больше не появлялись; вечерний ветер приносил вариации тех стихотворений, которые утром привозила машина; это были, очевидно, черновые наброски. Я тщательно изучил ленты и убедился, что Аврора Дей не использует автоверс. Материал, из которого были изготовлены ленты, быт стишком нежен, чтобы пройти через скоростной принтер компьютера, и буквы на лентах были не отпечатаны, а нанесены каким-то неизвестным способом.

Ежедневно, прочитав очередную порцию стихов Авроры, я складывал их в средний ящик стола. Наконец, собрав недельный рацион, я вложил их в конверт, надписал адрес — «Аврора Дей, дом 5, Звездная улица, Пурпурные Пески», и отправил с тактичным отказом, в котором высказывал предположение, что автор получит значительно большее удовлетворение, опубликовав свои произведения в любом другом из многочисленных поэтических журналов.