Звездная Империя - [18]

– Положим, это скорее порядки Дикого Запада, а не цивилизованного мира. Или же – уже объявленной войны.

– А разве мы уже воюем? Я беседую с вами, не считая врагом. В отличие от тех, о ком вы слышали, как о «полковнике Куницыне», для которых «живой англосакс» это абсолютный нонсенс, вопиющий непорядок, который должен быть исправлен немедленно и самым радикальным способом.

– Вы хотите сказать, что «Куницын» у вас не один?

– Ваше величество, вы и правда считаете, что у нас нашелся лишь единственный герой, кто вызвался бы – нет, не поехать на сафари поохотиться на двуногую дичь, в стиле британских джентльменов, а ради искренне осознаваемого долга, «убей врага, сделай мир чище»? И неужели вы не знали, что «Куницын» это роль, а не человек? (Эх, хоть так Вальке чуть помогу.)

– То есть вы ведете против нас войну – руками своих посланников?

– Ваше величество, могу лишь сказать, что глобальная война здесь совершенно не в наших интересах.

Мы хотим, чтобы небо над этим миром осталось синим. Но если кто-то захочет, подобно Гитлеру, радикально и навсегда решить русский вопрос – не обижайтесь, что мы тогда решим, что нам и вам здесь категорически тесно и кто-то должен уйти в небытие.

– Или же, если ваш народ решит переселиться в этот мир?

Я злорадно усмехаюсь. Думая: а сами англосаксы интересовались мнением аборигенов Австралии или американских индейцев?

– Это будет худший из вариантов. Можете ли вы понять, что тот мир – изгаженный, сгоревший, радиоактивный – остается нашим домом? Я живу здесь уже больше десяти лет, тут мой муж, дети, но я никогда не забуду, как было до войны (до этой войны, до Блокады, когда мои родители были живы и здоровы – но пусть Елизавета считает, что я говорю про другую войну). И мы уйдем оттуда, лишь когда станет абсолютно ясно, что природа разрушена необратимо, и планета непригодна для жизни людей. Оттого нам нужен ваш мир – как запасной аэродром, как знание, что даже в самом худшем случае это будет еще не конец, а лишь начало. Но даже тогда не надо считать нас кровожадными варварами – мы придем сюда, чтобы жить здесь, а не повторить случившийся там конец света.

– Однако, насколько мне известно, «конец света» там устроила именно ваша страна?

– Ваше величество, вам не приходилось умирать? Быть уверенной, что не увидите следующего рассвета?

– Я оставалась в Лондоне все время! – отвечает Елизавета. – Даже когда падали немецкие бомбы.

– И сколько лондонцев погибло от тех бомб, какая была вероятность у среднего британца умереть в той войне? – усмехаюсь я. – Знаю, ваше величество, что вы даже служили в Территориальных силах, это вроде нашего ополчения, водителем санитарного автомобиля. А мне приходилось убивать врагов самой, чтобы остаться в живых. И было, когда я сама считала себя мертвой!

Я вспоминаю Белоруссию, осень сорок второго, отряд «Мстители» – и как нас немецкие егеря загнали в болото, и мы готовились принять последний бой. И как я думала тогда, абсолютно спокойно: все же я успела за свою жизнь убить тридцать или сорок фрицев, и может, повезет и сейчас не промахнуться – так что это будет выгодный размен. Немцы не дошли до нас какую-то сотню шагов – испугавшись трясины. А через десять дней меня вывезли самолетом на Большую землю, вместе с ранеными – и начался новый этап моей жизни: Севмаш, «Воронеж» и знакомство с миром будущего. Я вспомнила, представила, что могло быть иначе – и как после сказала Лючия, у меня было такое лицо, что даже ей стало страшно.

– Ну как вам объяснить… – продолжаю я. – А вот, послушайте! Ваша поэтесса, Сара Тисдейл, написала это стихотворение еще в двадцатом. Вы, наверное, знаете, как оно звучит в оригинале. А в следующем веке его будут читать с такой концовкой:

И никто, ни один, знать не будет о том,

Что случилась война, и что было потом.

Не заметят деревья и птицы вокруг,

Если станет золой человечество вдруг,

И весна, встав под утро на горло зимы,

Вряд ли может понять, что исчезли все мы[7].

– Попробуйте это представить. И понять, отчего нам дорого чистое небо над головой, но оно нам не нужно, если в том мире не будет нас.

– Я вас услышала, – говорит Елизавета, – но тогда мы можем достичь согласия. Те круги, о которых я уже сказала, также считают, что конфронтация, тем более на грани атомной войны, бесперспективна и опасна – и очень желательно «разрядить ненужное напряжение в отношениях между высокими договаривающимися сторонами». Однако не способствует успеху то, что из переговоров исключен один из важнейших игроков – те, кого представляете вы, миссис Лазарева. Те, кто, как вы сами признали, видят в нас непримиримого врага. И возможно, не в нас одних. Вы не боитесь, что эти миллионы «куницыных», привыкших воевать и убивать, вооруженных самым ужасным оружием, и будучи в положении, когда абсолютно нечего терять – поступят и с вами, как орды варваров с Римом?

– Ваше величество, вы хотите сказать, что если бы вам удалось открыть проход в Англию времен вашей великой тезки, Елизаветы Первой, то вы бы стали всерьез рассматривать вариант завоевать и колонизировать своих прадедов, как диких негров? Просто потому что «у нас есть пулемет, а у них его нет»?