Звезда упала - [51]

Вера догадывалась, что скорей всего Бруннер теперь служит в тайной полиции, в гестапо, он неоднократно посылал прошения об этом переводе. От этого жила в постоянном напряжении. Хотя ничего конкретного у Петера Бруннера против неё быть не могло. Генрих безусловно сдержал слово, никакими подозрениями на её счёт со своим адъютантом не делился. Однако же, зная злопамятность этого остроносого мерзавца, Вера не сомневалась, что тот вспомнит о ней и расквитается за бросаемые ею в его сторону презрительные взгляды, которые он неоднократно ловил. Такие, как Петер Бруннер, не прощают ничего, просто терпят до поры до времени, ждут своего часа.

Лишь гораздо позже из случайно попавшегося ей на глаза документа Вера узнала, что Бруннер так и не доехал до места своего возможного нового назначения. Только тогда наконец-то она вздохнула посвободней. Кто-то свыше руками неуловимого Тимофеевского заботливо оберегал её, уводил от опасности, убирал врагов с её пути.

Как-то белым мартовским днём Вера, воспользовавшись обеденным перерывом, вышла на крыльцо покурить.

Площадь перед зданием комендатуры была покрыта толстым снежным ковром. Карл Нагель ещё утром распорядился, чтобы солдаты убрали снег, но потом приказ спешно отменил, солдат куда-то услал, и теперь площадь одиноко расчищал Васёк, заметно вытянувшийся за эти полгода.

Вера, хрустя валенками по свежевыпавшему снежку, заторопилась прямо к нему.

— Здорово, Васёк!

Парень на секунду скосил глаза, легонько кивнул, не прекращая работать.

— А мы послезавтра гостей ждём, — тихо произнесла Вера.

Она перехватила настороженный взгляд Васька, оглянулась. Из комендатуры вышли и быстро зашагали прочь двое полицаев. Один из них, Мишка Рогожин, мельком взглянул в их сторону.

Вера дождалась, пока они скрылись за поворотом, окончательно убедилась, что вокруг никого нет, и торопливо заговорила, называя вещи своими именами:

— Моторизованную дивизию к нам перебрасывают. Сто двадцать третью. Прямо с утра, с восьми. По светозёрской дороге пойдут.

Васёк снова кивнул, по-прежнему не глядя на неё.

Вера одобрительно улыбнулась. Парнишка оказался замечательным конспиратором, надёжным товарищем — сведения всегда передавал точно, вовремя, ни разу не подкачал.

В принципе всё уже было сказано, можно возвращаться назад. Информация дойдёт куда надо, а там уж сообразят, как действовать.

— Про Надю не слышно? — спросила она.

Спросила на самом деле просто так, больше по привычке. Прекрасно понимала, что и не может быть ничего известно. Если б Надя попалась, она бы даже скорей об этом узнала, чем Васёк.

Парнишка отрицательно мотнул головой. Вера вздохнула, шагнула прочь.

— В городе они, должно быть, — внезапно негромко сказал ей в спину Васёк.

Вера радостно обернулась.

— Точно? Ты откуда знаешь?

Васёк пожал плечами.

— Если в Германию не отправили, то там, — заявил он рассудительно.

Старался говорить и держаться солидно, соответствовать важности выполняемого им дела.

Вера потускнела.

— Ну, ладно, Васёк, если что услышишь, скажи сразу.

Мальчишка кивнул.

Вера потопала обратно через пустую, заваленную белым снежным пухом площадь. Ничего, всё равно в этом свежем холодном воздухе чувствовалась весна. Уже скоро.

Глава 38 АЛЁША

Надя считала, что всё последнее время ей неслыханно везло. Настолько, что у неё даже вошло в привычку периодически три раза быстро сплёвывать через левое плечо, с тем чтобы это везение не обернулось, не дай бог, нежданной бедой.

Началось с того, что немецкие постовые с попутной машиной переправили её в город, в комендатуру, где её с рук на руки сдали полноватому фельдфебелю в круглых очках, придающих ему какой-то домашний, интеллигентный вид. Фельдфебель этот, Вольфганг Фалькенберг, и вправду вопреки её опасениям оказался вполне нормальным человеком. Отчаянный вид крохотного больного Алёши вызвал в нем искреннее сочувствие, и, тщательно допросив Надю, в конечном счёте он сам вызвал врача и выписал ей временный документ для легального проживания в городе.

Несмотря на маниакальную немецкую подозрительность, царящую вокруг, её новая легенда прошла сравнительно легко. В нынешней жизни её звали Ниной Седых, к чему она поначалу никак не могла привыкнуть, откликалась не сразу. Но то, чего она опасалась больше всего, к счастью, не произошло. В гестапо Фалькенберг её не передал.

Если бы Надя знала, что подлинная причина подобного отношения фельдфебеля главным образом заключалась в удивительной её схожести с его любимой племянницей Лорхен, она бы крайне удивилась. Это невероятное сходство с первого мгновения их встречи поразило Вольфганга Фалькенберга до глубины души, и в конечном счёте именно оно подвигло его принять участие в судьбе молодой женщины, взять её под своё покровительство.

Но узнать об этом Наде было не суждено.

Основное же везение состояло в том, что врач, точнее докторша, оказалась толковой, знающей и к лечению приступила хоть и запоздало, но всё же вовремя, успела. Как Надя и подозревала, она определила у ребёнка бациллярную дизентерию. Ещё несколько часов, и, вероятно, было бы уже поздно, никто бы не помог. Когда же спустя две недели Алёша окончательно поправился, тот же Фалькенберг объявил, что Надя успешно прошла проверку, подозрения с неё сняты, и написал записку директору светозёрской деревообрабатывающей фабрики с тем, чтобы её взяли там на работу. Надя, правда, ещё некоторое время чувствовала особо пристальное внимание к себе со стороны администрации фабрики и даже, как ей казалось, пару раз замечала за собой слежку на улице, но в конце концов к ней, похоже, потеряли интерес, по крайней мере никакими допросами больше никто её не тревожил.