Звезда упала - [49]

— Случилось самое худшее, — в конце концов хмуро произнёс он. — Мной недовольны. Я получил предписание из штаба. Меня отправляют на передовую.

У Веры отлегло от сердца. Значит, с ними всё в порядке. Это он из-за себя так переполошился.

— Когда? — коротко спросила она.

— Я уезжаю завтра утром, — не сразу процедил он.

Вера молча отвернулась.

Лишь бы Генрих не заметил, как загорелись глаза, как вспыхнули щёки! Значит, её просьба-молитва дошла до адресата — Он услышал! Он пришёл ей на помощь…

— Что ты молчишь? — с упрёком произнёс Генрих. — Ты рада? Признайся, ты рада! Конечно, теперь можешь радоваться после того, как ты разрушила всю мою жизнь!

Вера по-прежнему не отвечала ни слова, смотрела в сторону.

Генрих встал, обошёл её так, чтобы заглянуть в лицо.

— Послушай, Вера! Это может быть наш последний разговор, больше такого шанса не будет. Ты можешь завтра поехать со мной, я отправлю тебя в Кёльн, к отцу, где ты спокойно дождёшься меня. А когда война кончится и я вернусь, мы начнём всё сначала…

Он говорил горячо, мучительно, искренне, Вера чувствовала это. Но ей было глубоко безразлично всё, что он говорил.

Она равнодушно пожала плечами, спокойно объявила:

— Я никуда не поеду.

— Да пойми же, ты не можешь здесь оставаться! — вскричал Генрих. — Тот, кто сменит меня, поступит с тобой как ему заблагорассудится. Лучшее, что тебя ждёт, это отправка в Германию на тяжёлые работы.

— Мне всё равно, — тем же ровным тоном ответила Вера. — Я не поеду с тобой.

Она смотрела на него печально, без ожесточения. Он так ничего и не понял про неё, ни-че-го…

— Ты надеешься, что скоро вернутся русские… — догадался Генрих. — Неужели ты не понимаешь, что если коммунисты вернутся, они никогда не простят тебе работы в комендатуре и связи с немцем. Тебя ждёт страшная участь!.. Я прошу тебя — поедем!..

Вера упрямо покачала головой, повторила:

— Мне всё равно.

Потом через паузу добавила:

— Можешь убить меня сам. Я готова к смерти. Я остаюсь. Будь что будет. Мне наплевать.

Генрих Штольц вдруг осознал, что уговаривать её бесполезно. Эта женщина была холодна и бесконечно далека от него. Он жестоко ошибся в ней. Она недостойна его, недостойна его любви. Он совершенно зря убивается по её поводу, унижается, ломает себе жизнь…

Генрих отошёл от неё, надел всё ещё влажную от снега шинель, шагнул к двери.

— Прощай, Вера! — горько сказал он. — Я проклинаю тот день, когда я встретил тебя! Будь ты проклята!

Генрих исчез. Невероятным, неожиданным образом навсегда ушёл из её дома, из её жизни.

Вера ещё некоторое время сидела неподвижно, прислушиваясь к его быстрым удаляющимся шагам, хлопанью дверцы, к шуму отъезжающей машины, и только потом наконец улыбнулась облегчённо и счастливо.

Она опять достала портрет Вождя, с благодарностью уставилась на него. Он был подлинным Спасителем, избавителем, защитником. В его усах и ласковом прищуре скрывалась невероятная сила, он мог всё, надо просто попросить его как следует. Как же она раньше не догадалась?..

— Спасибо тебе! — жарко шептала Вера. — Спасибо! Родненький мой, спасибо!..

Глава 36 ПОСТ

Морозным ранним утром по лесной заснеженной дороге мчался немецкий мотоцикл с коляской. Его слегка заносило на поворотах, подбрасывало на ухабах. Сидевший за рулём человек в форме унтер-офицера вермахта после каждой такой встряски виновато поглядывал на свою пассажирку — молодую закутанную в платок женщину, бережно прижимавшую к себе большой плотный свёрток.

Наконец мотоцикл остановился.

Водитель снял залепленные снегом очки, с трудом разомкнул заледеневшие от ветра губы.

— Дальше нельзя. Тут примерно с полкилометра осталось… Ихний пост вон за тем поворотом.

Он подбородком показал вперёд, потом озабоченно спросил, кивая на свёрток:

— Ну, чего он там, живой?

— Вроде ничего, спит, — ответила Надя, поковырявшись в свёртке.

Ребёнок был в испарине, с трудом дышал через открытый запёкшийся рот. Следовало поспешить, каждая минута была дорога.

Она выкарабкалась из коляски, поудобнее обхватила Алёшу.

— Спасибо тебе за всё, Рома…

Роман прислушался. Ему показалось, что где-то вдалеке раздался шум мотора. Находиться здесь дольше становилось небезопасно.

— Ну, ни пуха тебе! Бывай! — грубовато сказал он.

Спрятал за этой нарочитой резкостью дурацкое, совсем не мужское желание разреветься.

— Кончится война, разыщу тебя! Прощевай… сестричка!

Слово «сестричка» вырвалось у него неожиданно, прозвучало щемяще, тронуло её.

Надя печально улыбнулась. Она теперь и вправду его сестра, по крайней мере для немцев. Да нет, не только для немцев, но и в самом деле — сестра.

На секунду хотела было сказать, что будет ему рада, надеется, что он её разыщет, что понимает, чего ему стоило отправить её в лапы к немцам. Но тут же вспомнила про Алёшу и ничего говорить не стала.

Главное — ребёнок, всё остальное не играет роли!

Прощание вышло совсем кратким, каким-то незавершённым, оба это почувствовали. В течение всей ночи, пока шли через лес, тоже почти не разговаривали, может, перебросились одним-двумя словами. А сейчас и подавно было не до того.

— К чёрту, Рома! — единственно, что сказала Надя. — Тебе счастливо отвоевать. Прощай!