Звезда печального счастья - [17]

На следующий день к завтраку она вышла к столу в черном платье, глухом и закрытом до самого подбородка, и в черном чепце. Мария Павловна бросила салфетку и закричала:

— Переоденься, что ты как монашка…

— Я и есть монашка, — тихо ответила Наташа.

Отец только молча взглянул на нее, и Наташа увидела в его глазах боль и сожаление вместо обычной брани и угроз.

— Прости, папа, — так же тихо ответила она на его взгляд, — но я дала обет посвятить себя Богу и страданиям. Неужели же я не могу сохранить этот обет хотя бы в своей душе?

Дмитрий Акимович только молча махнул рукой.

— Делай, как знаешь, — разочарованно произнес он, — еще и Назарием зови себя.

Наташа упала на колени.

— Простите мне мое упрямство, — заплакала она, — я сделаю все так, как вы скажете, но позвольте мне хоть в чем-то быть самой собой…

— Добаловали, — злобно произнесла Мария Павловна. За последние дни вся ее веселость исчезла без следа, и она не могла говорить с дочерью другим тоном.

— Будь по-твоему, — заключил отец.

Больше они не говорили об этом.

С тех пор Натали не снимала своего закрытого глухого черного платья и носила строгий черный чепец…

Глава четвертая

Смерть, смерть, кругом него одна только смерть. Неужели же в основании трона должны всегда лежать смерть и кровь? Он вспомнил день, когда скончалась его любимая бабка, которая боготворила его, баловала и прочила ему престол вместо отца, Павла…

Указ двадцать второго года — указ Петра Первого, — давал самодержцу право назначать наследника по своему выбору; закон о престолонаследии, точный и четкий, издал уже отец — Павел… От того и стало возможным такое количество переворотов в восемнадцатом веке, что не было закона о престолонаследии. И первое, что сделал отец, — издал этот закон, чтобы не повторять ошибок Великого Петра…

Александр знал, что в своем духовном завещании, надеясь на то, что из-за гроба станет руководить политикой, Екатерина указала на Александра как на своего приемника. Знал об этом и Павел. И в тот знаменательный час, когда тело Екатерины еще дышало, но мозг уже отказался повиноваться ей, а лекари с минуту на минуту ждали ее смерти, он сразу же занялся разбором бумаг. Граф Безбородко первым нашел объемистый пакет, перевязанный ленточкой, с надписью собственной рукой императрицы — «Вскрыть после моей смерти».

Знал Павел, знал Безбородко, что здесь лежит приговор Павлу — он отстранялся от трона, на престол по духовному завещанию должен был взойти Александр. Павел молча и вопросительно поглядел на графа, слывущего душою и телом преданным Екатерине. Безбородко тоже ничего не сказал, только передал пакет в руки Павла и кивком головы указал на пылающий камин. Отец еще подержал пакет в руке, взвесил его на руке и кинул в огонь. Закоробилась толстая бумага внешнего конверта, мигом вспыхнула ленточка, а потом завернулись листы исписанной бумаги. Оба молча смотрели в огонь — там пылало завещание Екатерины, в котором решалась судьба престола России…

Александр знал об этом, и глухая ненависть к отцу снова поднялась в его душе. Не будь этого, он стал бы царем, он управлял бы империей и не было бы той смуты и ненависти к отцу, которую вызвал он в первые же месяцы своего правления.

Александр подчинялся охотно, с видом глубокой преданности отцу, сам устанавливал полосатые будки и шлагбаумы в Петербурге по примеру Гатчины в первую же ночь после воцарения отца, но смутное чувство глухой подавленности и раздражения жило в нем всегда, хотел он этого или не хотел. Всегда соперничество это вызывало в отце недоверие и подозрение, он всегда видел в своем старшем сыне врага, несмотря на покорность и внешнюю преданность. Кончилось тем, что в своей семье отец уже не чувствовал любви и уважения, подозревал всех и вся, расправлялся с преданными и покорными слугами за малейший проступок, отправлял в ссылки и тюрьму, сажал в крепости и отправлял в Сибирь. С малых лет всею своею жизнью был он подготовлен к этой подозрительности и ненависти — на его глазах мать умертвила отца, захватила его престол, на его глазах удаляла она от него всех сколько-нибудь преданных ему слуг.

Что ж, она воспитала в Павле сама чувство глухой ненависти и отвращения к ней. Глухая ссылка в Гатчине, где отец жил частным человеком, не ведающим государственных дел, к которым Екатерина не допускала Павла, вечная подозрительность, а потом и уверенность, что его пытались отравить и только мастерство вовремя вызванного лекаря спасло его от верной смерти, — все развило в Павле мнительность и вспышки необузданного гнева.

Он сам, отец, вызвал к жизни этот заговор, в котором первым лицом оказался старший его сын — Александр.

Много размышлял Александр о причинах переворота, приведшего к смерти, отвратительной, жестокой, и понимал, что цепь случайностей, приведшая к этому, — вовсе не была случайностью, а предопределена всем ходом истории. Но лучше бы на месте Александра оказался кто-то другой, теперь он не страдал бы так от своего греха — греха отцеубийцы и предателя…

Он не знал в ту ночь, как убили отца, он старательно обходил вопрос о судьбе Павла, но не мог же он в душе не понимать, что отнять у отца корону и сохранить ему жизнь — вещи несовместимые. И когда это случилось, он пришел в ужас и был поражен в самое сердце. С тех самых пор, стоя на коленях перед образом Христа, просил он прощения, но Бог был глух к его молитвам. Он отнимал у него все, что было самого дорогого, постепенно, медленно затягивая петлю совести вокруг его сердца…