Звезда Парижа - [13]

— Мой сын опасен? — вскричала Антуанетта. — Это вовсе не так. Я знаю его, он не способен сделать Мари ничего дурного. Если до вас доходили какие-то слухи…

— Да, — призналась графиня д'Альбон с достоинством. — Доходили. Это были слухи — впрочем, не только слухи, я сама имела возможность убедиться в их правдивости — об одной очень молодой и неопытной девушке, дочери этой фальшивой графини…

— Женевьева, — почти оскорбленно возразила Антуанетта, — давайте не будем даже вспоминать об этом. Дочь фальшивой графини — это дочь фальшивой графини. Вам ли нужно напоминать, что то была пустая история? Разве есть мужчины, которые отказывают себе в развлечениях? Там все строилось исключительно на деньгах. Скажите лучше: может быть, вы уже имеете какие-то планы насчет Мари?

— Нет-нет, пока ничего определенного.

— Не может быть, чтобы такой девушки, как Мари, не домогались, — решительно произнесла графиня де Монтрей.

Женевьева задумчиво произнесла:

— Да, было несколько предложений. Но вы же знаете, каково наше финансовое положение. Оно не блестяще. Буржуа — они словно чувствуют это. Руки Мари уже просили, но это были люди не нашего круга. — Обе собеседницы понимали, что такое «наш круг». Имелось в виду Сен-Жерменское предместье, его дух и обитатели. — А я в любом случае предпочла бы для Мари не буржуа, который хочет прикрыться ее происхождением, а дворянина. Любого, даже самого бедного.

— Эдуард не беден, — напомнила Антуанетта.

Графиня д'Альбон улыбнулась:

— Еще и поэтому я была бы так рада видеть его своим зятем. Это идеальная партия для Мари. А уж для нашей дружбы, дорогая, это было бы самым лучшим украшением!

Дамы, в конце концов, стали строить самые радужные планы. Было решено ни словом не говорить о помолвке — ни Эдуарду, ни Мари. Все должно произойти будто само собой. У д'Альбонов была дача в Аньере, куда они собирались вскоре отправиться, графиня де Монтрей должна была приехать туда со своим сыном. Добиться этого надо было любыми способами, может быть, даже прибегнув к помощи барона де Фронсака. Там, в Аньере, будет создана идеальная атмосфера для того, чтобы симпатия, которую испытывает к Мари граф де Монтрей, стала чем-то большим.

— Помните, до Эдуарда не должны дойти слухи, — снова предупредила Антуанетта. — Он непредсказуемый человек, если он узнает, что мы сговариваемся о его судьбе за его спиной, все будет потеряно. Впрочем, Эдуард, к счастью, очень редко прислушивается к сплетням. Стало быть, вероятность того, что он что-то узнает, очень мала.

Женевьева д'Альбон заверила приятельницу:

— Не беспокойтесь, с этой стороны нам ничего не грозит. В моей семье умеют, как говорится, держать язык за зубами. Я скажу только мужу и Морису, потому что не в состоянии что-то от них скрыть.

А насчет Мари не стоит тревожиться — полагаю, нет такой девушки на свете, которая не влюбилась бы в Эдуарда, и моя дочь тут не исключение.

Морис д'Альбон, узнав о планах матери, не слишком верил в их свершение и поделился своим сомнением с женой, а та — со своей подругой. Очень скоро весь парижский свет был осведомлен о намечающейся помолвке и шепотом передавал из уст в уста ошеломляющую новость. Никто не ожидал, что Эдуард вздумает жениться, но, если уж на то пошло, все полагали, что его выбор не оригинален. Такой денди и развратник, как граф де Монтрей, жениться должен был, конечно, только на скромной, целомудренной, хорошо воспитанной девушке знатного происхождения.

6

Подготовка к представлению ко двору оказалась делом обременительным, хлопотным и несколько скучным. Адель, несмотря на всю ее браваду, чувствовала себя несколько растерянной перед тем величием, которое воплощали король и королева Франции, поэтому ей пришлось подумать, кто будет наставлять ее в тонкостях подготовки. Естественно, выбор пал на герцога Немурского. Не переставая злорадно твердить о том, как при дворе скучно, Филипп согласился руководить действиями Адель.

Они приехали во дворец Нейи 22 августа, каждый в отдельном экипаже — Адель, Филипп и Тюфякин. Князь вообще был любимцем Луи Филиппа. Многие знали о том, что мадемуазель Эрио — содержанка русского вельможи, однако поселить их вместе запрещал этикет, поэтому дворцовый интендант поместил ее поближе, отведя ей комнаты в башне Радоде, а Тюфякина, как известного астматика и любителя тишины, в парке, в Голландском доме, достаточно тихом и уютном. Первая встреча с августейшими особами должна была состояться лишь на следующее утро, а поначалу надо было заняться устройством и туалетами.

Филипп твердил, что для первой встречи надобно одеться как можно скромнее. Адель, внимая его советам, нарочно съездила в Париж и приготовила для первого выхода прелестнейшее платье из белоснежного гро-де-тура с атласным зеленым, очень широким кушаком и чудесной зеленой шляпкой, оттеняющей ее изумрудные глаза. Наряд был великолепен, но герцог его сразу забраковал, говоря, что зеленый — это цвет герцогини Беррийской.

— Это не нравится отцу, — сказал он решительно[2].

Адель предложила красный бархатный пояс — он тоже оказался совершенно негодным. Тогда она показала синий и фиолетовый кушаки — выяснилось, что это слишком напоминает Наполеона, такой намек сочтут слишком явным.