Звезда Любви - [7]

— Ой, да помолчи ты, Пелагея! — вскрикнула Юля, и слезы, горячие и нежданные, потекли вдруг из глаз. Шмыгнув носом, Юленька зарылась лицом в подушку и разрыдалась.

— Господи ты Боже мой! — всплеснула руками нянька. — Да ты никак… Ой, девка, да ты что! Выброси из головы, думать забудь!

Договорить Пелагея не успела. Дверь в комнату барышни распахнулась, ударившись о стену, и на пороге предстал разгневанный хозяин усадьбы.

— Вон пошла! — сквозь зубы бросил он Пелагее.

Перекрестив тайком девушку, пожилая женщина торопливо вышла из комнаты.

— Юлия Львовна, — начал Серж тоном, ничего хорошего ей не предвещавшим, — потрудитесь объяснить, что это на Вас нашло за обедом, когда у нас гости за столом?!

— Простите меня, Серж, — пролепетала Юленька, не сводя глаз с потемневшего лица брата.

Сергей вгляделся в лицо сестры. Влажные дорожки слез все еще блестели на щеках, веки припухли и покраснели.

— Почему Вы плакали? — подходя ближе, поинтересовался он.

Юля опустила глаза. Что она может сказать, если и сама толком не понимает, почему разрыдалась?

— Я неважно себя чувствую, — солгала она.

Сергей явно не поверил ей, но настаивать не стал.

— Что ж, тогда прилягте. Я велю Пелагее принести Вам чаю с мятой, — холодно улыбнулся он одними уголками губ.

— Спасибо, Серж! Вы очень добры ко мне, — прошептала она.

Сергей вздрогнул от этих слов. Он так привык ненавидеть ее, считать живым напоминанием о неурядицах в семье, что слышать от нее подобное было для него в новинку, поскольку Юленька, всегда тонко чувствовавшая его отношение к себе, старалась держаться от него как можно дальше.

Оставив Юлю на попечение Пелагеи, Серж прошел в свой кабинет и остановился у окна. Павел Николаевич под руку Полин прогуливались по тенистым аллеям их небольшого парка. Дай Бог, Дай Бог, — подумал Кошелев, — одной заботой меньше будет.

Глава 1

С визита князя Шеховского в родовое имение Кошелевых минул год. И за все это время не было дня, чтобы Юленька не думала о нем. Перед отъездом в столицу Павел Николаевич заехал к соседям проститься. У Жюли, казалось, истекала кровью душа, когда он, на минуту задержав в своей руке тонкие пальчики Полин и нежно глядя ей в лицо, выразил надежду на то, что они смогут увидеться с ней в Петербурге. Самой Юле достался лишь небрежный кивок головой и едва заметная улыбка. Такое пренебрежительное отношение было что острый нож для ее исстрадавшегося муками первой любви сердца, однако пересилив обиду и робость, Юля подошла к Павлу Николаевичу, когда он уже собирался спуститься с крыльца, и, протянув издание "Евгения Онегина", которое когда-то подарил ей отец, попросила написать несколько строк на память. Краснея и смущаясь под его насмешливым взглядом, девушка поблагодарила его, даже не взглянув на написанные карандашом строки, торопливо захлопнула книгу и поспешила уйти в дом, чтобы уже оттуда, из окна гостиной, закусив губы и утирая тыльной стороной ладони неудержимо льющиеся слезы, наблюдать, как князь Шеховской легко вскочил в седло и, еще раз махнув рукой на прощание, направился к воротам усадьбы. Проводив его глазами, Жюли открыла книгу и прочитала на титульном листе написанное четким и размашистым почерком князя четверостишье из романа:

   Ей рано нравились романы;

   Они ей заменяли все;

   Она влюблялася в обманы

   И Ричардсона и Руссо.

Столь явный намек на ее молодость и глупую доверчивость не мог не отозваться болью в сердце, но, тем не менее, она бережно хранила томик в своей комнате, как самое бесценное сокровище.

За этот год у Кошелевых произошли значительные перемены. Первая и самая главная заключалась в том, что Серж привел в дом жену. Евдокия Дмитриевна, в девичестве mademoiselle Голеновская, став madame Кошелевой в мгновение ока из робкой барышни превратилась в барыню и быстро взяла бразды правления в свои руки, отодвинув на задний план Полин. Полину подобное положение никак не устраивало, но воевать со снохой она не смогла. Все ее попытки поговорить с братом заканчивались неизменными размолвками и упреками в нежелании понять его драгоценную Докки, которая радеет исключительно о благе своих дорогих сестер. Эти размолвки с братом привели к тому, что за последние полгода она сблизилась с Юлей и даже пыталась, как могла, защищать ее от нападок Докки, прекрасно понимая, что Юле придирок и попреков при молчаливом попустительстве Сержа достается куда больше, чем ей.

Сама по себе Докки отнюдь не была ни злой, ни бессердечной, скорее напротив: весьма привлекательная внешне, нравом она обладала легким и отходчивым. Но во всем, что касалось дома и домочадцев, строго придерживалась взглядов супруга своего, которого буквально боготворила за то, что он вытащил ее из нищеты. Она была старшей из трех дочерей поручика от артиллерии Дмитрия Ивановича Голеновского, разорившегося мелкого помещика, и никак не могла считаться выгодной партией. Серж был хорош собой, обладал достаточно внушительным по уездным меркам состоянием, и потому слыл самым завидным женихом в округе. Понятна была радость Докки, когда из всех уездных красавиц он выбрал именно ее, и она почла за счастье ответить согласием на сватовство молодого привлекательного соседа. Сергей же, окруженный безоглядной любовью молодой жены, с каждым днем все больше тяготился ролью опекуна двух младших сестер. В самом деле, даже мать удалилась от мира, взвалив на него заботы не только о родной сестре, но еще и об отцовском "грехе", который сама же позволила узаконить, и именно необходимость заботиться о Юле возмущала его более всего. Как он может появиться с ней в приличном обществе и называть ее своей сестрой, если любой, у кого есть глаза, сразу же увидит, что она совсем на них с Полин не похожа? Но, пожалуй, самое большое раздражение вызывало у Сержа то, что за последний год Юля как-то незаметно превратилась в настоящую красавицу, но если красота Полин была холодной, то в Юле горел живой огонь, и он уж не раз слышал, что те, кто еще год назад воспевал красоту Полин, все чаще говорят о его младшей сестре.