Звезда Лапландии - [9]

До конца лета я не встретил больше никого, кто мог бы рассказать мне что-нибудь новое про Микко. Стоит кому-нибудь исчезнуть из этих мест, и никто им уже больше не интересуется. В глубине души я надеялся, что там, в психиатрической больнице, Микко наконец успокоится. Ведь он нашел свою Звезду Лапландии, и незыблемая вера в то, что он в любой момент — сегодня, завтра, может быть, через неделю — сумеет продать этот камень за баснословную сумму, одна эта мысль должна наполнять его радостью и счастьем. Теперь его, наверно, больше не мучает и то, что он, возможно, украл эту Звезду у другого.

Но как он чувствует себя в больнице, лишенный уединения, без ароматов леса и пустынных равнин, не слыша крика журавлей, тявканья лисицы и легких всплесков гуляющей по вечерам форели?

Прошла зима. С наступлением тепла, когда я снова собирался в Лапландию, мне попалась газетная заметка. В ней говорилось о корунде, на редкость большой и красивой Звезде Лапландии, которую через посредника продали в Германии крупнейшему в мире торговцу драгоценными камнями. Цена не называлась, но отмечалось, что более высокой цены за европейский корунд никогда еще не давали. Строились догадки, что камень был найден где-нибудь на финских приисках, вероятно, в районе Лемменйоки, ибо только там еще встречаются подобные корунды.

Я еще раз перечитал заметку, и мне стало как-то не по себе. Наверняка это тот самый камень, который искал Микко. Не его ли Микко носил в кармане брюк?

Но нет, это маловероятно. Будь так, уже через неделю камень отполировался бы и засверкал Лапландской Звездой. И уж наверняка какая-нибудь умная душа его бы рассмотрела.

Итак, оставалось только одно объяснение, то самое, на которое Микко раза два намекал. Звезду, очевидно, украли. Вполне вероятно, кто-то видел, как Микко прятал камень. Ведь Микко вел себя так странно в день находки, что кто-нибудь из любопытства последовал за ним, стараясь выяснить, что происходит. Или же, что более вероятно, кто-нибудь заметил, как Микко день за днем бродит по нагорью, раскапывая один камень за другим. Тому человеку повезло, он нашел тайник с большим корундом.

Но почему же тогда он так долго не продавал корунд? Возможно, вор боялся, что Микко разоблачит его? А теперь, когда Микко упрятали в больницу, почувствовал себя увереннее? Безумие подкрадывалось к Микко много лет, медленно и верно. Теперь, в больнице, болезнь будет прогрессировать, пока наконец, утратив все человеческое, Микко не заснет навсегда. Кто же ты, вор, разрушивший жизнь человека?

Одно я знаю точно — это не старатель с Лемменйоки. Все они честные и порядочные люди, ни один из них никогда не пошел бы на столь низкий и подлый, типично клондайкский обман.

Вопросы громоздились один на другой, побуждая поскорее отправиться в Лапландию. Ночью я лежал с раскрытыми глазами, снова и снова переживая те дни и часы, что мы пропели вместе с Микко в глуши бескрайних финских лесов. Но стоило. мне хорошенько прислушаться, как до меня долетал грубый и злорадный хохот Эйно. Кровь закипала тогда у меня в жилах.

Остановившись на ночлег в Рованиеми, я не встретил никого из старых знакомых. В автобусе, который следовал на север, мне тоже не с кем было потолковать о новостях. Трехсоткилометровая дорога до Ивало была такой же, как и прежде, — старое, разбитое шоссе с гравийным покрытием прорезало гигантское лесное море с плоским, тонувшим в дымке горизонтом; редкие пассажиры, входившие на остановках, были людьми бедными, одетыми малоопрятно, но как будто довольными своим существованием.

В туристской гостинице в Ивало мне также не удалось разузнать ничего интересного. Все работники были тут новыми. К тому же в финской Лапландии часто встречаются удивительные судьбы, а тех, кто не заявляет о себе снова и снова, просто-напросто забывают.

И лишь на Инари, привлеченный дымом костра на одном из бесчисленных островов огромного озера, я разузнал кое-что новое о Микко. У костра сидел рыбак, ожидая, пока рыба попадется в сеть. Этого человека я уже однажды встречал, но где и когда — не припомню. Имя его и фамилию я тоже забыл. Я называю его Ниило, и поскольку он меня не поправляет, возможно, это и есть его настоящее имя.

Ниило предлагает мне кофе, и разговор заходит о рыбе, медведях и волках. Прошлой зимой он видел трех волков, они пробежали вдали по льду озера Инари; он послал им вдогонку пару пуль, но расстояние было слишком велико. Следующей ночью волки снова появились и стащили рыбу, которую он припрятал у берега в снегу. Сущие дьяволы!

Я спросил, не слыхал ли он что-нибудь про Микко?

— Как же, слыхал, — ответил Ниило и сразу оживился.

Снова раздув костер, он поставил кипятить кофейник.

— У меня есть дочь, зимой она работает в столице, а летом приезжает к нам, в Лапландию, и так из года в год. У нее всегда есть что порассказать.

Прошлой осенью она работала в той самой больнице, где находился Микко. Она часто встречала его, но поговорить с ним так и не удавалось. Микко не узнал ее, он начисто забыл все имена, все лица. Казалось, он витает где-то в другом мире. Он был одним из самых слабоумных в той больнице.