Звезда и Крест - [129]

Это был трудный путь. Наверно, самый трудный за всю его предыдущую жизнь. Тяжелее, чем барханные и скалистые дороги далекой южной страны, чем кровавый волок с оторванными ногами к «вертушке», чем первые шаги по госпитальному коридору и даже парадного марша тягостнее. И вовсе не потому, что протезы его железные скрипели да цеплялись то и дело за грубый церковный камень, не оттого, что камень этот саднил кожу даже под рубахой и жег нестерпимо каждую пору его тела. Распластанный и пригвожденный к земле, он, быть может, впервые смирялся. Впервые являл себя Господу таким, какой есть: без звезд, званий, подвигов земных – в одном исподнем. Поверженный, будто тот самый блудный сын, о котором гудел над ним отец настоятель. Грешный. Кающийся. Казалось, доползет к середине храма – в крови. А оказалось – в слезах.

– Бог мудрый, яко Отец чадолюбивый, зря твое смирение и истинное покаяние, чадо, яко блуднаго сына приемлет тя кающагося и к Нему от сердца припадающаго, – молвит игумен, легким мановением руки повелевая ему подняться.

Оттого ли, что продрог до самых костей, от трепета ли душевного, тайного перерождения всей его сути дрожал Сашка перед игуменом мелкой дрожью. А тот будто не замечает. Смотрит на него снизу вверх испытующим взглядом, спрашивает:

– Что пришел еси, брате, припадая ко святому жертвеннику, и ко святей дружине сей?

– Желая жития постническаго, честный отче, – отвечал, зная наперед все ответы, но и понимая вместе с тем, что отвечает теперь не игумену мохнатому и не он спрашивает его, а Тот, Кто выше и этого игумена, и этого храма, и всех правителей мира сего от начала веков.

– Желаеши ли сподобитися ангельскаго образа, и вчинену быти лику инокующих?

– Ей, Богу содействующу, честный отче.

– Вольным ли своим разумом и вольною ли своею волею приступавши ко Господу?

– Ей, Богу содействующу, честный отче.

– Не от некия ли нужды или насилия?

– Ни, честный отче.

– Пребудеши ли в монастыре и в постничестве, даже до последняго твоего издыхания?

– Ей, Богу содействующу, честный отче.

– Хранит и ли себе самаго в девстве и целомудрии и благоговении?

– Ей, Богу содействующу, честный отче.

– Хранит и ли даже до смерти послушание к настоятелю и ко всей о Христе братии?

– Ей, Богу содействующу, честный отче.

– Пребудеши ли до смерти в нестяжании и вольней Христа ради во общем житии сущей нищете, ничтоже себе самому стяжавая, или храня, разве яже на общую потребу, и се от послушания, а не от своего произволения?

– Ей, Богу содействующу, честный отче.

– Приемлеши вся иноческаго общежительнаго жития Уставы и правила святых отец составленная и от настоятеля тебе подаваемая?

– Ей, честный отче, приемлю и с любовию лобызаю я.

– Претерпиши ли всякую тесноту и скорбь иноческаго жития Царствия ради Небеснаго?

– Ей, Богу содействующу, честный отче.

Всяким согласием, каждым словом содействующим он словно снимал с себя мысленно невидимые бинты, что опутывали его душу крепкими путами, высвобождая ее поначалу мало-помалу, а затем все свободнее и шире. Ибо только хладному в вере и малодушному все реченные только что обеты – в тягость. Но для духа, смиренного с произволением добрым с светлым «Иго… Мое благо, и бремя Мое легко есть».

Тихо вдруг сделалось в храме. Только свечи потрескивают уютно да дровишки в буржуйке. Труба, ведущая сквозь асбестовую заплатку в раме, местами уже и прохудилась. Подсасывает маленько вкусный дымок, что толстыми синими пластухами расплывается по всему храму. А тут и солнечный луч до окошка добрался. Выпрыгнул в храм сноровисто. Осветил и битый кирпич, и влажную штукатурку стен. Монахов зябнущих. Игумена мохнатого, точно шмель. Мужика в исподней рубахе подле него. И лишь затем озарился Спас Нерукотворный, Который от света этого словно и сам им исполнился. И отразил его, наполняя и храм, и стоящих в нем воинов Христовых неземной своей Благодатью. Светом нетварным.

– Отныне, возлюбленный брат, – сказал наконец отец настоятель, – ты принимаешь усыновление от Господа и причислен к избранному воинству Христову. Вот был ты солдат. Присягу давал. Родине своей служил. И в службе этой даже претерпел смертельные ранения. Ныне тоже присягаешь. Но уже Царю Небесному, Господу нашему Иисусу Христу. Поэтому тебе следует усилить подвиги, иметь доброе око ума и при воротах сердца поставить крепкую стражу – память смертную с сокрушением сердца, смирение с мечом духовным – молитвою Иисусовою. За это воинствование ты будешь спрошен Царем Небесным: верен ли был в исполнении воли Его, все ли делал ради любви к Нему, со страхом ли Божиим и ради ли прославления имени Его Святого? Хочешь истинно спастися и быть со Христом в Царствии Небесном – последуй Христу и святым последователям Его, будь готов терпеть все, оставь свое, хотя и благое, мудрование, не надейся на себя, со страхом и трепетом совершай путь свой по совету духовных отцов, объявляя им свои немощи и прося их молитв. Всегда смиряйся, стараясь от сокрушенного сердца называть себя грешным и непотребным рабом. Понуждай себя к непрестанной молитве Иисусовой: ею прогоняются вражеские помыслы. Остерегайся праздности, стараясь добродетелями «светом миру быти». Если так поступишь и этим благоугодишь Господу, то заслужишь похвалу и прославишься перед ангелами и человеками как верный воин Христов и наследуешь Царствие Небесное со всеми святыми. Аминь.