Звезда доброй надежды - [71]

Комиссар оживился, несколько заинтригованный ходом мыслей Девяткина.

— Боярин! — подтвердил он. — Из старинного рода!

— Так, так, так, чертяка! — рассмеялся начальник лагеря. — Я почти забыл, как выглядит боярин. У нас в здешних местах и духа их не осталось. А ну давайте-ка я на него получше погляжу!

Они вошли в казарму. Люди пили чай. Девяткин шел между рядами, как бы прогуливаясь. Заговаривая то с одним, то с другим, отвечая на приветствия, он интересовался, хорош ли русский чай, меняли ли постельное белье, получили ли положенные папиросы и собраны ли письма в Румынию. Поговорил немного с генералом Кондейеску. Генерал показал сделанные им рисунки для Корины, в свою очередь Девяткин обещал привезти ему из Горького бумагу для рисования и коробку с цветными карандашами.

Наконец они подошли к комнате офицеров-«штабистов». Мгновенно все стихло. Люди были убеждены, что Девяткин именно для того и пришел, чтобы прояснить дела, связанные с забастовкой, и прижать Голеску. Но Девяткин продолжал быть подозрительно общительным и веселым. Он удивился поделкам капитана Новака, Харитону посоветовал подумать над тем, чтобы вернуться в госпиталь, даже священнику Георгиану уделил внимание, безобидно пошутив насчет Апокалипсиса.

И только в самом конце своего посещения, после того как несколько раз равнодушно прошел мимо Голеску, он, как заранее было задумано, пристально, чуть прищурившись, загадочно посмотрел полковнику прямо в глаза. Голеску не выдержал этого молчаливого, испытующего взгляда, из его рук выпал и ударился об пол кусок хлеба. Воспользовавшись этим, он, побледнев, наклонился к полу.

«В самом деле боится! — отметил про себя Молдовяну. — Сразу вроде бы стал маленьким, униженным. Вот так и следует впредь с ним обращаться!»

Девяткин повернулся и вышел из комнаты. Он остановился под сводчатым потолком казармы и дохнул холодного воздуха, зубами стянул со здоровой руки перчатку и обратился к комиссару:

— Чтобы не забыть: как раз за этим я и пришел так рано в лагерь. Сегодня к нам прибывают гости из Сталинграда.

Наступил час, когда бригады собирались на работу…

Бригада финнов пришла полностью, в то время как из бригады Ротару не было ни одного человека, так что финны оказались рядом с абсолютно новой бригадой, которая за ночь стала интернациональной: девятнадцать румын, десять немцев и четверо венгров. Финнов не интересовали ни происшедшие перемены, ни их причины. Финны всегда были равнодушны к лагерным событиям, какими волнующими и сенсационными они ни были бы. Их внимание привлекли только необычные отношения между этими группами разных национальностей Березовки: дух непринужденности, с которым эти незнакомые люди встречали друг друга, сердечность, с которой они жали руки, словно встретились после долгой разлуки, братство, которое возникло между ними, хотя каждый говорил на своем языке.

Кто-то из финнов заинтересовался происшедшим и вскоре сообщил своим:

— Это антифашисты!

Может быть, первое сотрудничество антифашистских групп и не обратило бы на себя внимания, если бы не те серьезные события, которые последовали вскоре.

Люди с подъемом взялись за работу. Откуда-то потянуло свежим ветерком. С зашумевших веток деревьев полетел снежный пушок. Деревья застонали под ударами топоров. В лесу раздавалось звонкое гиканье лесорубов, и после каждого выкрика падало дерево. Сначала оно жалобно стонало у основания, потом снизу доверху его мгновенно охватывала мелкая дрожь, и оно с продолжительным оханьем, словно в агонии, после нового натиска натруженных плеч ломалось с оглушительным гулом. Это повторяющееся десятки раз мгновение бригады переживали с каким-то особым наслаждением. Лишь один начальник охраны Герман Игнатович, сидевший у костра, всякий раз вскакивал, с болью в сердце воспринимая каждое падение дерева.

— А теперь идите сюда, к костру, лесорубы! — пригласил он после того, как люди закончили первую валку леса. — И чтобы ни слова, что у меня душа сквернее вашей.

Вот тогда и случилось то непредвиденное, что породило столько вопросов, а позднее вызвало среди «штабистов» растерянность и панику.

Люди сгрудились вокруг огромного костра и ели. Начальник оставил их одних, чтобы не мешать. Еда была своеобразным торжественным таинством, похожим на религиозный обряд. Люди ели молча. Безмолвными, казалось, были поляны и ветер, продувающий ветки, и мысли, осаждающие их головы. И вдруг все почувствовали устремленные на них взгляды десятков чужих глаз. Медленно подняв головы, лесорубы увидели на опушке леса большую группу солдат.

То были такие же пленные румыны, как и они, пришедшие в лес на работу из лагеря в Монастырке. Напирая друг на друга, они мрачно и недобро смотрели на офицеров.

— Эй, офицеры, ну как? — послышался враждебный с издевкой голос. — Вот и вам пришлось попилить дровец?

Офицеры сначала оторопело замерли на месте. Финны, немцы и венгры тоже поняли угрожающую интонацию слов этого солдата. Они, съежившись, ждали, как развернутся события, прекрасно понимая, что в подобных встречах со своими собственными солдатами им бы тоже несдобровать.

В этот момент доктор Анкуце быстро вскочил на ноги и решительно направился к солдатам. Он остановился в десяти шагах от них и, прямо глядя им в глаза, спокойно спросил: