Звезда для Наполеона - [2]

– Выгоните меня, если вам угодно, миледи, – сказал он, доставая из складок плаща спящего ребенка, – но все же примите то, что вам посылает Бог. Ибо, ссылаясь на Него, я имел в виду не себя, а только ее…

– Меня не интересует, кому вы покровительствуете. Мне достаточно и своих бедняков.

– …Ее, – продолжал не смущаясь незнакомец, причем в его голосе появились торжественные нотки, – которая носит имя Марианны Елизаветы д'Ассельна… и является вашей племянницей!

Эллис Селтон показалось, что гром небесный обрушился на ее голову. Трость, на которую она опиралась, выскользнула из рук и с треском упала на паркет. Продолжая говорить, маленький человек сбросил укрывавший его промокший от дождя плащ и подошел к камину. Отблески огня озарили личико младенца, крепко спящего в складках жалкого покрывала.

Эллис открыла рот, чтобы сказать что-нибудь, но не смогла произнести ни звука. Ее смятенный взгляд пробежал от спящего ребенка к лицу незнакомца и остановился наконец на Парри, который почтительно протягивал ей трость. Она схватилась за нее, как за якорь спасения, сжав в руке с такой силой, что суставы побелели.

– Оставьте нас, Парри! – пробормотала она неожиданно низким и хриплым голосом.

Когда дверь за мажордомом закрылась, леди Селтон спросила:

– Кто вы такой?

– Я кузен маркиза д'Ассельна… и также крестный отец Марианны. Меня зовут Готье де Шазей, аббат Готье де Шазей, – уточнил он, не делая на этом особого акцента.

– В таком случае простите мне подобный прием, я ведь не могла догадаться… Но, – добавила она живо, – вы сказали, что это дитя – моя племянница…

– Марианна – дочь вашей сестры Анны Селтон и маркиза Пьера д'Ассельна, ее супруга. И если, миледи, я пришел просить у вас помощи и покровительства для нее, то это потому, что во всем мире ее могут приласкать отныне только вы… и я.

Медленно, не спуская глаз с аббата, Эллис пятилась назад, пока ее дрожащая рука не наткнулась на подлокотник кресла, в которое она тяжело упала.

– Что произошло? Где моя сестра… мой зять? Раз вы принесли мне их дитя, значит…

Она не посмела докончить фразу, но тревога, сквозившая в ее голосе, дала понять аббату, что она уже догадалась. Его серые глаза наполнились слезами и с бесконечным состраданием обратились к старой деве. В своем светлом шелковом платье и нелепом белом чепчике с зелеными лентами, укрывавшими ее пылавшую пламенем скудную прическу, она оставляла одновременно и странное и внушительное впечатление. Чисто инстинктивно она спрятала под кресло больную ногу. Падение с лошади, случившееся пять лет назад, сделало ее хромой без всякой надежды на излечение. Аббат достаточно разбирался в человеческих душах, чтобы понять ее скорбь и надменное одиночество. Он был глубоко огорчен тем, что вынужден был усугублять ее страдания.

– Простите меня за то, – прошептал он, – что я стал для вас вестником несчастья. Вот уже месяц – вы, без сомнения, знаете об этом, – как королева Мария-Антуанетта взошла на эшафот, уже обагренный кровью ее царственного супруга, несмотря на усилия группы верных, пытавшихся избавить ее от этой участи. Они потерпели неудачу… Два дня спустя некоторые из них заплатили жизнью за свою верность правому делу. Маркиз д'Ассельна был в их числе…

– А моя сестра?

– Она решила разделить судьбу супруга и позволила арестовать себя вместе с ним. Жизнь без Пьера не имела для нее никакого смысла. Вы знаете, какая глубокая, страстная любовь их соединяла. Они пошли на эшафот рука об руку, улыбаясь, как они шли под венец в Версальской часовне.

Рыдание прервало его речь. Крупные слезы катились по лицу Эллис, даже не пытавшейся их скрыть. Они казались ей такими естественными. Уже давно, не отдавая себе в этом отчета, она предчувствовала, что их придется пролить. С того самого дня, когда Анна, ее очаровательная младшая сестра, до того влюбилась в красивого французского дипломата, что ради него отказалась от своей родины, религии, от всего, что было ей дорого до появления Пьера д'Ассельна. Анна должна была быть герцогиней на родине, но предпочла стать маркизой во Франции, разрывая этим сердце старшей сестры, старше ее на пятнадцать лет, которая заботилась о ней после смерти их матери. И с тех пор Эллис не оставляло ощущение, что ее малютку Анну ожидает трагическая судьба, хотя она не могла понять, что породило это предчувствие. То, что сообщил ей аббат де Шазей, явилось воплощением наяву ее кошмаров.

Растроганный этой молчаливой скорбью, маленький человек в черном стоял перед ней, машинально покачивая спящую девочку. Но внезапно Эллис приняла свой обычный вид. Она протянула к ребенку подрагивающие руки; осторожно взяв, она прижала его к своей тощей груди, вглядываясь с непонятной боязнью в крохотное личико, обрамленное пушистыми темными локонами. Она осторожно погладила пальцем крепко сжатые маленькие кулачки. Нахлынувшая волна нежности осушила слезы на ее некрасивом лице.

Только сейчас аббат почувствовал слабость в ногах, освободившихся от многодневного напряжения, и он опустился в кресло, наблюдая, как в последней из Селтонов пробуждается материнский инстинкт. Освещенное огнем камина, ее удивленное лицо в рамке рыжих волос выражало непередаваемую смесь любви и страдания.