Звезда для Наполеона - [136]

– Предсказываю вам завоевание мира, – весело сказала она, – если только Его Величество не вздумает изобразить султана и не запрячет вас надолго. Вы любите мужчин?

– Я люблю… одного! – ответила озадаченная Марианна.

Фортюнэ Гамелен рассмеялась. Смех у нее был необыкновенно теплый, искренний и заразительный, открывавший за алыми губами сверкающие миниатюрные зубы.

– Конечно, вы в этом ничего не смыслите! Вы любите не мужчину, вы любите Императора! С таким же успехом можно сказать, что вы любите Пантеон или новую Триумфальную арку Карузеля!

– Вы считаете, что это одно и то же? Я не нахожу. Знаете, он совсем не такой внушительный. Он…

Она попыталась найти слово, которым могла бы выразить свое счастье, но, не найдя ничего достойного, ограничилась вздохом:

– Он удивительный!

– Я это прекрасно знаю, – воскликнула креолка. – Я знаю также, что его способность обольщать, когда он берет на себя труд заняться этим, ошеломляет, но когда он становится противным…

– Разве он может быть таким? – перебила ее искренне удивленная Марианна.

– Вы бы услышали, как он в разгар бала говорит какой-нибудь даме: «У вас отвратительное платье! Почему вы всегда носите одно и то же? Я видел вас в нем раз двадцать!»

– О нет! Это невозможно!

– Наоборот, вполне возможно, и даже, если хотите, чтобы я была до конца откровенна, именно это придает ему особое обаяние. Какая женщина – настоящая женщина – не хотела бы узнать, каков в любви этот царственный грубиян со взглядом орла и улыбкой ребенка? Какая женщина не мечтала хоть часок побыть Омфалой этого Геркулеса?

– Даже… вы? – с лукавым видом спросила Марианна.

– Да, разумеется, признаюсь в этом… по крайней мере, одно время. Но я быстро излечилась.

– Каким образом?

Снова под сводами дворца разнесся переливчатый смех.

– Да потому, что я слишком люблю мужчин! И в этом, поверьте мне, я глубоко права. Что касается Его Величества Императора и Короля, то то, что я ему отдала, вполне стоит, я думаю, любви.

– Что же это? Дружба?

– Мое заветное желание, – вздохнула молодая женщина с мечтательным видом, – мое заветное желание – стать его настоящим другом! Он знает, впрочем, что я люблю его, и особенно, что я восхищаюсь им. Да, – продолжала она с внезапной горячностью, – он достоин восхищения больше, чем кто-либо в мире! Да прости меня Бог, но, по-моему, Он ему в подметки не годится!

Взошло робкое солнце, окрасив венецианских лошадей на новой Триумфальной арке. День обещал быть хорошим.

М-м Гамелен жила на улице Тур-Овернь, между старинной заставой Поршерон и новой – Мучеников, за стеной Откупщиков налогов, в очаровательном доме с садом и дворцом, где до Революции графиня де Жанлис воспитывала детей герцога Орлеанского. Соседом был главный ловчий императорской охоты, а визави – некий финансист – снимал дом для танцовщицы из Оперы, Маргарит Вадэ де Лиль. Построенный в прошлом веке, дом напоминал чистые линии Трианона, и, если в усыпленном зимой саду царила тишина, в бассейне посреди двора играли струи фонтана. В целом, особенно из-за немного необычного расположения этой улицы на склоне, здесь Марианне понравилось. Несмотря на снующих взад-вперед слуг, несмотря на крики и шум просыпающегося Парижа, в доме Фортюнэ с его белыми стенами было что-то успокаивающее, мирное, что ей импонировало больше, чем показная роскошь отеля Матиньон.

Фортюнэ поместила гостью в очаровательной, обтянутой розовым китайским шелком комнате, с кроватью из светлого дерева, с большим муслиновым пологом. В этой комнате, находившейся рядом с ее собственной, жила ее дочь Леонтина, которая в данный момент была воспитанницей знаменитого пансиона м-м Кампан в Сен-Жермене. И тут же Марианна убедилась, что беззаботность креолки была только видимостью, ибо она сразу развила бурную деятельность. В мгновение ока перед нею появились: просторный батистовый пеньюар с кружевами, синие бархатные комнатные туфли, горничная для нее, – принадлежавшие Леонтине Гамелен, – и солидный завтрак, за который она уселась вместе с успевшей переодеться хозяйкой против ярко пылающего огня. Марианна с интересом убедилась, что бывшая «щеголиха», которая когда-то отваживалась выходить на Елисейские Поля в одном муслиновом платье на голом теле, в своей уютной квартире вернулась к прежним привычкам. Ее воздушное, украшенное лентами дезабилье не скрывало превосходное сложение, а, наоборот, подчеркивало смуглую прелесть дочери островов.

Обе молодые женщины с аппетитом поглощали тартинки, варенье и фрукты, запивая их горячим крепким чаем с молоком, заваренным по английскому рецепту в тончайшем розовом фарфоре Индийской компании. Закончив, Фортюнэ с удовлетворением вздохнула:

– Поговорим! Чем вы хотите теперь заняться? Принять ванну? Поспать? Читать? Я бы хотела написать несколько слов господину де Талейрану, чтобы поставить его в известность о том, что с вами произошло.

– Прошу вас, – возразила Марианна умоляющим тоном, – есть дело, которое мне кажется более срочным… Один из моих друзей, тот, что помог мне бежать из каменоломен Шайо, был ранен. Это американец, моряк, человек необыкновенный, и я не знаю, что с ним случилось. Император…