Звезда Даугрема - [45]

— И идут они…

— К Даугрему.

После довольно продолжительного молчания Тарос Ун поднял голову.

— Спасибо за интересные сведения, Марен.

— Не за что, — усмехнулся хыгаш, окуная голову воду и фыркая. — Позволь вопрос: что ты предпримешь?

— Ничего.

— Совсем ничего?

— Совсем. Ну, доклад напишу, конечно. Кив соблюдает нейтралитет, мятеж Картавого — внутреннее дело Мзума.

— Директория считает иначе, если ты заметил.

Тарос мрачно покачал головой.

— Плевать я хотел на Директорию, морелюд! Но после вопиющего по своему варварству уничтожению нашего посольства возле Горды, правительство Кива заморозило все отношения с Солнечным королевством, кроме торговых. Мы не собираемся вмешиваться.

— Ты же прекрасно понимаешь, для чего элигерцы везут Владу баллисты!

— Понимаю, клянусь Дажбогом! Но…

— Но?

— У меня приказ, Марен.

— Понятно, — хыгаш резко перевернулся на воду и мгновенно ушел под воду. Некоторое время Тарос даже думал, что морелюд уплыл, не попрощавшись, и собирался уже лезть на борт, но голова Марена снова появилась на черной поверхности.

— Против приказа не пойду, — мрачно повторил Тарос.

— Конечно, — согласился хыгаш. — Рад был снова тебя видеть, дорогой друг. Пусть тебя хранит твой Дажбог.

— А тебя Духи Отмели, друг Марен. До скорой встречи. Как обычно.

— Как обычно.

Морелюд помахал рукой и скрылся в темной бездне. Тарос позвал матроса, сунул конец факела в море, и быстро поднялся на борт. Перед тем, как отправиться к себе, Ун переговорил с капитаном — лысым низеньким человечком с мрачным взглядом. Капитан выслушал, поскреб небритую щеку и молча кивнул.

Запершись в каюте, командор улегся на койку, заложил руки за голову и прикрыл веки. Тихо скрипели переборки, несильная волна время от времени накатывала на дрейфующее судно. Затем раздался свист боцмана и короткая команда. Всплеск — это опустились весла, старший по трюму принялся мерно выбивать дробь на своем барабане. «Слава Кива» двинулась вперёд, по направлению к Цуму.

* * *

Зезва стоял на северной башне монастыря и разглядывал окрестности. Было холодно, и порывистый ветер яростно бросал в лицо колючие снежинки. Рядом, усевшись на мешок с соломой, грыз моченое яблоко Геронтий Огрызок. Командир джуджей при этом умудрялся посвистывать и чавкать одновременно.

Ныряльщик смотрел на бескрайнее зелено-белое море темнеющего вдали леса, на дымки и крыши прилегающих к стенам деревенских домов. Справа и слева высились покрытые ельником горы, заснеженные и величественные. Еще дальше терялись в тумане снежные вершины Большого Хребта. Затем опустил голову, прикрыл на мгновенье глаза. Как часто, в далеком детстве, он стоял вот так на стене родительского дома в Веревке, высматривая возвращающегося из очередной поездки отца. Как понуро спускался вниз, так и не дождавшись. И ласковая мамина рука, обнимающая его, мамин голос, нежный и такой родной… Даже снежинки были такими же, колючими, напористыми, бешено крутившимися, словно живые. И мама…тоже живая. Её тихие уговоры с трудом сдерживающего слезы маленького Зезвы, улыбка, прячущаяся в уголках губ, поцелуй в лоб на ночь и теплое одеяло. Приходило утро, и черноволосый мальчик снова бежал на стену, запахивая на ходу теплый плащ. Сегодня, точно, сегодня должен вернуться его отец, Ваче по прозвищу Ныряльщик…

— Ты, что уснул там, э!

Зезва вздрогнул, повернулся. Геронтий недовольно смотрел на него. Джуджа хотел еще что-то добавить, но отступил на шаг, вглядываясь в лицо Ныряльщика.

— Извини, пожалуйста, — с неожиданной мягкостью проговорил карл. — Прости меня, волосатого грубияна. Я не видел, что ты вспоминаешь.

— Как ты догадался, друг Геронтий? — покачал головой Зезва.

Джуджа хотел было указать на блеснувшую в глазах человека слезу, но лишь кивнул, улыбнувшись. Зезва поплотнее запахнул плащ и вернулся к созерцанию окрестностей. Рядом, у соседней бойницы, уже сопел командир джуджей.

— Убедился, человек? — карл размахнулся и забросил остатки яблока чуть ли не в темнеющий вдалеке лес. — И метнул Огрызок огрызок… — забормотал он, вытирая руки. — Чувства просто!

— Что ты там бубнишь, достойный командир? — спросил Зезва.

— Бубнят человеки, а благородные джуджи высказываются.

— Конечно… — усмехнулся Ныряльщик.

— Убедился, спрашиваю? — повторил Геронтий.

— В чём?

— В том, что во-о-н тот лесочек отличное место, чтобы сосредоточить ударные силы, — джуджа поежился. — Чувства, ну и веторочек!

— Да, — согласился Зезва, кусая нижнюю губу. — Но как неприятель туда попадет?

— Ясно как. По лесочку, по тропиночкам, соберет сам себя в кулак и с чувством пойдет на приступ. Предварительно спалив деревню.

— Ну, ткнутся они в стены, а дальше? Головами долбить будут?

— Зачем головами? Баллисту подтащат и ненавязчиво пальнут разочек-другой. Не веришь, человек? Я тоже не верил, что душевники мятеж поднимут. А они взяли и подняли! Причем чувственный такой мятеж. Сплошной на-най, понял.

— Слишком уж неправдоподобно, — покачал головой Ныряльщик. — Как они баллисты притащат? По воздуху, что ли?

— Зачем по воздуху? На ослах, в разобранном виде.

Зезва повернулся и уставился на джуджу.

— Как соберут тогда, у нас на виду?