Звезда Даугрема - [40]

— Спасибо, — поблагодарил Каспер, забравшийся на скамью с ногами. Лицо юноши раскраснелось и блестело бисером капелек пота.

— На здоровье, — выдавил из себя молодой душевник. Бросил быстрый взгляд на отца и вышел, чуть переваливаясь.

— Правая нога у Горгиза короче левой, — пояснил Мевлуд, вздыхая. — Вот и хромает.

— Это ничего, — пропыхтел брат Кондрат, — главное, чтобы голова на плечах была, а не бурдюк дырявый.

Морщинистое лицо Мевлуда расплылось в благодарной детской улыбке. Зезва глотнул пива, блаженно прикрыл веки.

— В храме, — проговорил Ныряльщик, не открывая глаз, — ты остался, хотя все твои сородичи ушли. Странно для душевника, клянусь дубом. Или, быть может, у тебя родня имеется среди мзумцев?

— Нет, — мотнул головой старик, — не имеется.

— Почему тогда остался? Проповедь тронула?

Мевлуд лишь мрачно усмехнулся в ответ.

— Оставь человека в покое, — вмешался отец Кондрат, принимая от Каспера полную кружку пива. — Ах, Дейла, какое приятное и холодное!

— Ко мне париться все ходят, — сказал Мевлуд, — и солнечники, и душевники, и эстанцы со рменами. Мхец заявится, и его попарю. Были б у него окроны. Манат баррейнский тож сойдёт!

— И гызмаала тоже? — небрежно спросил Зезва, открывая правый глаз.

— Перевертыша? — засмеялся банщик, вздрогнув. — Шутишь, мзумец, э?

— Да слухи всякие ходят, — вздохнул Ныряльщик, открыв и левый глаз. — Говорят даже, будто чуть ли не в монастырь гелкац наведывается.

— Зачем это? — удивился Мевлуд. — Монахинь за сиськи тискать, или как?

Зезва и Каспер переглянулись, засмеялись. Брат Кондрат грозно сдвинул брови, прикусив губу, чтобы не расхохотаться.

— Сказки, значит? — уточнил Ныряльщик.

Банщик поднялся.

— Господа рыцари и ты, святой отец. Мне с вами тут сидеть времени нету. Вот-вот гости пожалуют.

С этими словами старик направился к дверям. Открыв дверь, сказал:

— Как попаритесь всласть, приходите к камину.

— Непременно, — пообещал Зезва. Когда двери за Мевлудом закрылись, он наклонился вперед и зашептал: — Вот, еще один, дуб меня дери! Кого не спросишь в селе насчет оборотня, или хохочут, либо уклоняются от ответа! О чем это говорит?

— О том, что в Кеманах одни гызмаалы, — улыбнулся Каспер.

— Я не шучу, Победитель!

— Помните, ночью-то, — покачал головой брат Кондрат, — мы не спали, все ждали, вот нападут, вот в постели нам змей подсунут…

— Отче, — задумчиво произнес Зезва, — ты рассказывал, что гелкацы — хитрые бестии…

— Сам ты бестия, сын мой. Люди они, человеки, такие же как мы с вами!

— Да ладно. Я, по крайней мере, не превращаюсь в клыкастого урода и не бегаю ночью по подземельям.

— Нет, не бегаешь, — усмехнулся монах. — Но кто же эти несчастные оборотни, как не люди? Или, думаешь, зверь отпустил бы нас тогда?

— Лишь один из них, — заметил Каспер. — Второй растерзал бы, не задумываясь.

— Вот тебе, святой отец, — проворчал Зезва, — вечный бой между добром и злом, а?

— Глупец! — выпучил глаза отец Кондрат. — Трижды глупец! Пойми, наконец, нельзя делить мир на белое и черное, красное и зеленое, синее или желтое!

— Разве? Вот ты же поделил, отче. Глянь, сколько у тебя цветов: и желтый, и красный с зеленым!

Кондрат негодующе взмахнул руками.

— Сколько мы уже знакомы, Зезва, но я не перестаю тебе удивляться. Ты постоянно ищешь подвох, вечно стараешься подловить собеседника, Ормаз свидетель!

Ныряльщик вздохнул.

— Хотел бы я стать восторженным идеалистом вроде тебя, святой отец, — Зезва хотел еще что-то добавить, но помрачнел, опустил голову.

Каспер отставил недопитое пиво, опустил ноги на пол.

— Пойдемте к камину? — спросил он. — Любопытно глянуть, кто там пришел еще к Мевлуду. Может, сам отец Виссарий пожаловал!

— Вряд ли, — прогудел брат Кондрат, поглядывая на мрачного Зезву, — его святейшество прибыло только что, да еще и в сопровождении джуджей Геронтия Огрызка! Ормаз Всемогущий, встретились по дороге!

— Думаете, он теперь у отца Андриа? — поднял голову Зезва.

— Уверен, сын мой. Разговаривают о делах мирских.

Ныряльщик задумчиво взглянул на монаха. Улыбнулся, тряхнув мокрыми волосами.

— Курвин корень, хватит уже тут сидеть, сваримся же, как курицы! К камину! Где мои штаны?

* * *

Тени горящих свечей лениво плясали на старинном образе Ормаза. Грозный бог сурово взирал на смертных потрескавшимися от времени глазами. Отец Андриа поправил погнувшуюся свечу, которая вот-вот могла упасть, опасно накренившись под тяжестью застывшего воска. Настоятель протянул руку, прикоснулся кончиками указательного и среднего пальцев к уголку образа. Не оборачиваясь, тихо произнес:

— Так рад, что ты приехал, дорогой брат.

Отец Виссарий осенил себя знаком Дейлы, поднялся с колен.

— Взаимно, любезный брат мой, взаимно! — старец Рощи повел плечами. — Прохладно в храме.

— Разве? — повернулся Андриа. Виссарий вздрогнул, потому что в полумраке ему почудилось, что на месте рубцов с лица настоятеля смотрят не него тёмно-красные глаза.

— Возможно, я просто мерзляк, брат.

Они помолчали. Отец Виссарий не сводил глаз со спокойного лица двоюродного брата. Вздрогнул, когда тот проговорил, улыбнувшись:

— В глазах твоих печаль и раздумье, брат мой.

Виссарий опустил голову. Слепой видит получше зрячего, подумал он. Впрочем, он уже давно перестал удивляться этому.