Звезда Чернобыль - [38]

– Нет, не согласна, – Татьяна стукнула кулаком по ручке кресла. – Нет! Пока народ еще способен смеяться даже над самой черной своей бедой, значит, есть у него самосознание. Только загнано оно в подсознание и прорывается оттуда в виде вот этих анекдотов, народных частушек, современного «черного юмора».

– Народное, национальное подсознание? – усмехнулся Алексей. – Это что-то новенькое.

– Да-да, и не спорь со мной, ты, старый пессимист!

– Пессимист, матушка, это хорошо информированный оптимист. Не забывай, где я теперь работаю.

– Да, уж угораздило тебя перейти на санэпидемстанцию в этакое времечко. А ты, Настенька, что думаешь на этот счет? Существует или нет народное подсознание? Ведь если народ это не просто скопление отдельных личностей, некая сумма единиц, а целый организм, то как может он быть проще отдельного человеческого организма? Значит, и механизм его жизни намного сложнее, чем это представляется нашим руководителям.

– Пожалуй, ты права, И если представить себе, что народ и власть это не одно целое, что «народ и партия» вовсе не «едины», как гласят лозунги на всех перекрестках, то получается, что это два совершенно разных и антагонистичных друг другу организма. И тогда уже становится понятнее такой же подсознательный ужас властей перед любым непроизвольным, неподконтрольным движением народного организма. Вот как сейчас, например.

– Два разных организма, говоришь… – Алексей задумался. – Ну, у меня, у медика, на языке другое сравнение. Не два разных организма, а один больной организм – общество, разъедаемое переродившимися клетками. Злокачественная опухоль. И как там ее ни перестраивай, ни видоизменяй, рак остается раком.

– А как же тогда лечить это больное общество? Операцией?

– Ну нет, я хоть и кардиолог, а не онколог, но даже и мне ясно, что в этом состоянии хирургическое вмешательство уже противопоказано. Метастазы. Тут может быть два пути. Первый – это осторожная, продуманная терапия.

– А второй? – живо спросила Анастасия.

– Второй – это чудо.

– Чудо? – удивилась Татьяна. – Это ты говоришь, атеист?

– Какой же я атеист, Танечка. Я вовсе Бога не отрицаю. Я Его просто не знаю. Но я вполне допускаю мысль, что есть Нечто, скрытое от моего восприятия и понимания. Допускаю же я мысль, что и в медицине есть много неизвестного и пока непонятного, а уж в медицине-то я немножко разбираюсь. А отрицание Бога требует убежденности, что Его именно нет. У меня нет информации о несуществовании Бога. А верить слепо в Его отсутствие – это уже тоже значило бы быть религиозным человеком, только навыворот. Нет, мне подавай либо четкие доказательства, желательно строго научные, либо я должен почувствовать внутреннюю бездоказательную убежденность. Ну, вот как мне не надо доказывать, что я люблю Танечку и что она лучшая женщина на свете. Доказывать не берусь, а уж верую – любой монах-отшельник позавидует такой вере! – и он быстро поцеловал жену.

– Да ну тебя, – отмахнулась польщенная Татьяна. – Вечно любой серьезный разговор сведешь к шутке.

– Но что же это за второй путь исцеления – чудо? – с улыбкой глядя на них, спросила Анастасия.

– Чудо? А вот какой случай был с одним знаменитым онкологом. Собственно, таких случаев у него, говорят, было немало, но я знаю один. Привезли к нему в клинику старуху с раком желудка и кишечника. Он ее начал успокаивать, готовить к облучению, а старуха ему и говорит: «Да ты, милый, меня не успокаивай, я ведь знаю, что рак у меня, и неизлечимый». Профессор не растерялся, а осмотрел ее и говорит: «Ну, мать, я ведь и вправду хотел тебе в историю болезни рак вписать. Чего ж это ты мне голову морочишь? Ты мне лучше скажи, ты кислой капусты много ела?» Ну, вопрос-то был проще простого: кто в деревне не пробавляется всю зиму картошкой да кислой капустой? Бабка и отвечает: «Конечно, ела, батюшка. Много за жизнь капустки съедено». А тот моет руки и строго ей говорит: «Вот она, твоя капуста, теперь тебя и отравляет. Не рак у тебя, матушка, а дурак. Придется мне с тобой повозиться, хотя по дурости твоей и не стоило бы. Но, что б уж, как вылечу, больше этой капусты ты в рот не брала! А то и лечить не стану!» И так он бабку уговорил этой кислой капустой, что та поверила и по вере своей взяла да и выздоровела. И таких чудес история медицины знает множество. Ну, а вот ты, филолог и историк, – он вопросительно поглядел на Анастасию, – ты в чудеса веришь?

– Я верю в силу человеческого духа. Духа, а не фактора.

– Бр-р… Это же надо выдумать словечко – «человеческий фактор». Мне представляется какая-то жуткая сказка: «Вышел из пещеры Человеческий фактор о шести ногах и двенадцати языках и заговорил человеческим голосом».

Все трое засмеялись, и тут как раз зазвонил телефон.

– Стокгольм заказывали? Ответьте абоненту, – раздался хамоватый голос телефонистки.

– Алло! Алло! Аннушка? – проговорила Анастасия, прижимая трубку к уху, – слышимость была отвратительная, в трубке что-то щелкало, вплетались чужие отдаленные голоса.

Ответила ей дама, которая и в прошлый раз подходила к телефону. В этот раз она сама заговорила с Анастасией.

– Здравствуйте! Что вы так долго не звонили! А наша Аннушка уже уехала к себе в Германию.