Звезда балета - [76]

– Нет, я не заслужила этого. Это не я танцевала Русалочку. Нельзя танцевать с поврежденной ногой.

Она шепнула что-то на ухо Риппл, и та, быстро нагнувшись, отвернула край горностаевого плаща и показала выглядывавшую из-под платья Мадам забинтованную щиколотку.

Все возрастающий гул соболезнующих голосов послышался в театре. Головы вытянулись в направлении сцены, раздались замечания и возгласы, которые тут же прекратились.

– Танцевала моя дублерша. Вы все думали, что это я. Я хотела этого. Вот как я обманула вас, ибо сама загримировала ее, чтобы ввести вас в заблуждение. Простите меня!

Послышался смех, затем оживленный говор. Аплодировали так восторженно, что артистке снова пришлось некоторое время выждать.

Мадам повернулась к своей дублерше: – Вот мой друг и моя ученица, она будет заменять меня в балете, пока я снова не смогу танцевать. Позвольте мне представить ее вам.

Ясный, красивый голос зазвучал громче: – У нее красивое имя, которое вы отныне будете так же хорошо знать, как мое. Лорды, леди и джентльмены, позвольте мне представить вам новую молодую балерину Риппл. Риппл – струя, та самая струя, которая несется вверх и вниз – вот так! – по воде. – Она сделала плавный жест своей очаровательной гибкой рукой. – Вы найдете это имя в программке.

По залу пронесся шелест, как будто ветер пробежал по опавшим листьям; все стали просматривать программки.

– Сегодня оно напечатано маленькими буквами, но отныне будет печататься такими большими буквами, какие только допустимы для примы-балерины, – Риппл!

VIII

Последовавшая затем сцена послужила пищей для многочисленных лондонских газет и журналов. Она захватила весь театр – от самодовольного зрителя в креслах до последнего прибывшего, которому досталось только «стоячее» место в глубине галереи. В ближайшие дни ей предстояло стать главной темой разговоров во всех столичных гостиных.

Все танцоры на предстоящих балах в Лондоне будут начинать свою беседу так: «Вы были, конечно, на русском балете? На этом замечательном спектакле с двойником Мадам, новой балериной Риппл? Вы видели это? Как интересно! Замечательно, не правда ли?»

В лондонских предместьях люди, весьма далекие от светских раутов, говорили: «Ни за что не хотел бы пропустить такое зрелище! Что за драматический спектакль! Лучшей пьесы я никогда не видел. Они обе стояли там. Поразительно! Едва можно было различить их, даже в бинокль. Это, должно быть, сестры. – Мне говорили, что более высокая, Риппл, англичанка. – Разве? Мне передавали как достоверный факт, что она русская; Риппл – это только театральный псевдоним. «Миррор» уверяет, что она англичанка и ее имя действительно Риппл. – Да, мне говорил один человек, будто его знакомые точно знают, что она шотландка. Право, не знаешь, какому слуху верить…»

Не доказывают ли все эти разговоры, что Риппл уже достигла того, что называют славой?

Высказывалось еще мнение, что речь Мадам была «одной из искуснейших реклам, какие только можно себе представить», и что руководителю театра удалось найти блестящий выход из положения, грозившего неминуемой катастрофой.

– «Превосходный трюк», – авторитетно заявляли некоторые. Но таких было меньшинство. Почти весь Лондон признал, что в вечер премьеры произошло то, что и было в действительности, что это не трюк, не реклама, а необычный и великодушный поступок великой благородной артистки, которая, сама выбыв из строя, хотела дать возможность попытать счастья своей юной ученице.

Среди многочисленной публики находились скептики, насмешливо относившиеся к неистовым аплодисментам; были и такие, которые не могли удержаться от слез. Словно сквозь туман смотрели они на сцену, и все плыло у них перед глазами, как в искусно поставленной картине океана. Огромный потолок из театральных полотен возвышался над головами трех людей, которые из зала казались крошечными куклами, жестикулирующими на сцене жизни. Кукла-мужчина в ярко-красном трико и две женские фигуры, по-разному одетые, но такие похожие, и все они раскланивались, как бы покачиваясь на волнах аплодисментов.

– Браво, Мадам! Браво, Риппл! Риппл, ваше слово! Слово!

– Скажите им что-нибудь, Риппл, – сказала Мадам дрожащими губами. – Я сейчас ухожу. Больше не могу.

Одиноко стояла тонкая фигурка Риппл, как скульптура из белого коралла на фоне малиново-золотых декораций. Новый взрыв аплодисментов, подобно ливню, обрушился на эту хрупкую фигурку. Они предназначались уже не для Мадам. Зрители приветствовали Риппл, и ей предстояло впервые встретиться с ними лицом к лицу. Она не могла больше воспринимать происходящее как продолжение своей роли.

От этой мысли мужество покинуло Риппл. Ее охватил знакомый артистам страх сцены. Вокруг было множество цветов, поднесенных Мадам, которая от них отказалась, и они остались у ног Риппл – большие букеты роз, лавровые венки, дорогие нарядные корзины, роскошные орхидеи… Головка Риппл с только что остриженными, покрытыми зеленой пудрой волосами склонялась над ними, как надломленный вянущий бутон.

– Слово, Риппл! Слово! – приветливо и добродушно кричали зрители, но Риппл воспринимала их крики иначе. Все эти люди уже не казались ей друзьями. Риппл почудилось, что она видит фантастическую оранжерею, ряды за рядами бесчисленных чудовищных цветов, кричащие рты раскрываются и закрываются, человеческие глаза впиваются в нее, тянутся к ней, наполняя смятением ее душу.