Звезда Альтаир - [78]
Музей Ташкента несколько раз обворовывали. В последний раз украли драгоценные серебряные чаши и блюда, украшения с настоящими драгоценными камнями, ковры, вышивки, золотые монеты.
— Вот уже решетки в прошедшем году заказали на окна.
Выслушав невеселую повесть о жалком существовании музея, сетования директора на то, что вход и по праздникам, и в будни — бесплатный, Вяткин обратил внимание на то, что во время разговора Павел Иванович вырезывает из какой-то книги расшитые страницы и вклеивает их в бумажные рамки. Раскладывает их для просушки и, набрав 17 таких листочков, заворачивает пачку в газету.
— Что это вы делаете, Павел Иванович? — спросил Вяткин.
— Наклеиваю и составляю «Туркестанский сборник». Может, слышали, в С.-Петербурге его еще при генерал-лейтенанте фон Кауфмане начал составлять известный библиограф Межов. У Межова работали трое. Они за 20 лет выпустили 416 томов «Туркестанского сборника», куда вошла большая часть работ по Средней Азии и Туркестану вообще. Каждый том стоил пятьдесят пять рублей. Я работаю, изволите видеть, один. По приказанию его высокопревосходительства генерал-губернатора. И у меня, таким образом, каждый том обходится в двадцать три рубля.
— И много вы уже склеили?
— Около ста двадцати томов-с. И ваши сочинения вошли-с.
— Что же, вам сдельно, что ли, платят за работу?
— Сдельно-с, сдельно-с. А музей, изволите видеть, для меня занятие приватное.
Так Василий Лаврентьевич побывал в столичном музее и поучился ведению музейного дела.
Решетки заказал! Решетки. Чтобы воры золотых монет из экспозиции не раскрали. А не подумал, что вместо золотых монет надо в витрины копии с этих монет выложить. А сами монеты должно в сейфе держать. Решетки… Нет, стой! И тут можно хорошее почерпнуть! Дробление на отделы у меня неправильное. Надо разделить, как у них: естественно-исторический или краеведения, этнографии, истории — туда же и археология войдет. Итак, форма найдена! Но сам этот Зыков, конечно, жалок и нелеп. Модно одетый, весь перемазанный вонючим клейстером. Жена, детишки… Вяткин помотал головою.
В это время молодой голос окликнул его:
— Василий Лаврентьевич! Какими судьбами? — Его обнимал Александр Александрович Семенов.
Вяткин его знал как устроителя выставок в Туркестане и за его пределами, коллекционера, знавшего толк в прикладном искусстве.
— Да вот приехал, как видите, чтобы ознакомиться с постановкой дела в вашем музеуме.
— Ну, и ознакомились? — засмеялся Семенов. — А я думал, вы по поводу своего избрания приехали.
— Какого избрания? — удивился Вяткин.
— Я вижу, вы ничего не знаете! Дано приказание доставить вас из Самарканда.
— Ишака на арбе или арбу на ишаке?
— Именно. В ближайшее время просят вас пред светлые очи генерал-губернатора. Но повод, уверяю вас, очень приятный. Сегодня и телеграмму «отбили».
— Ну, представление так представление, — невозмутимо сказал Василий Лаврентьевич, про себя думая, что, пожалуй, оно и кстати, что идет это представление. «Я сбежал из-под ареста, но мне ничего не будет! В конце концов, в музее встретили, а не в кабаке».
Он предоставил Семенову кликнуть извозчика и везти себя в Белый дом. Вместе с Семеновым вошел в холл, выслушал, как о нем доложили генерал-губернатору. Их приняли немедленно. Из-за стола к ним навстречу вышел средних лет полный и представительный генерал-губернатор.
— Рад, рад, господин Вяткин. Наслышан о ваших научных открытиях.
Василий Лаврентьевич поклонился.
— Самаркандская администрация, — продолжал торопливо генерал-губернатор, — я имею в виду прежний ее состав, не всегда понимала задачи исторического этапа, который переживает Туркестанский край. По этой причине мы сочли за благо заменить военного губернатора Самаркандской области и его помощника по Областному Правлению. Эти люди были слишком ограничены для того, чтобы лавировать и гибко пользоваться лозою и пряником. Ну, да вам об этом говорить не надо! Вы и сами за время губернаторства господина Гескета несколько раз были под арестом. Надеюсь, что теперь все будет иначе.
— А я и сейчас под домашним арестом, — тихо сказал Вяткин.
Наступила пауза, только слышно было, как залетевшая в кабинет пчела гудит, пытаясь вырваться через шелковую гардину. И вдруг генерал захохотал. Он хохотал, держась двумя руками за стол и качаясь из стороны в сторону. Засмеялись и Семенов с Вяткиным. Из двери просунулась голова адъютанта и тоже заулыбалась.
— Ой уморил, ой уморил, батюшки! Это что же за проказник? Ой, что же это за шалун такой? — Он схватил Василия Лаврентьевича за плечо, и, хохоча, теребил его. Отсмеявшись, но все еще всхлипывая, генерал-губернатор вытер платком усы и лоб и сел на место.
— Ну, Василий Лаврентьевич, винись: за что?
— Да ведь за что? Без ведома администрации, когда никого на месте не было, занял самовольно под музей пустующее здание Народного дома.
— И это — все? Теперь вы довольны?
— Ку-уда! Лучше и не надо. Самарканд ведь особый город. В нем музей обязательно нужен. И хороший музей.
— Ну, пользуйтесь! Нет худа без добра. Я вызвал вас, Василий Лаврентьевич, чтобы сообщить, что Лондонское королевское географическое общество жалует вас за открытие обсерватории Мирзы Улугбека золотой медалью и избирает в почетные члены общества. Понимаете ли вы, что вас, как ученого, признали за границей? — Генерал-губернатор протянул Вяткину синеватую плотную бумагу и пожал руку.
Кто она — секс-символ или невинное дитя? Глупая блондинка или трагическая одиночка? Талантливая актриса или ловкая интриганка? Короткая жизнь Мэрилин — сплошная череда вопросов. В чем причина ее психической нестабильности?
На основе документальных источников раскрывается малоизученная страница всенародной борьбы в Белоруссии в годы Великой Отечественной войны — деятельность партизанских оружейников. Рассчитана на массового читателя.
Среди деятелей советской культуры, науки и техники выделяется образ Г. М. Кржижановского — старейшего большевика, ближайшего друга Владимира Ильича Ленина, участника «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», автора «Варшавянки», председателя ГОЭЛРО, первого председателя Госплана, крупнейшего деятеля электрификации нашей страны, выдающегося ученогонэнергетика и одного из самых выдающихся организаторов (советской науки. Его жизни и творчеству посвящена книга Ю. Н. Флаксермана, который работал под непосредственным руководством Г.
Дневник, который Сергей Прокофьев вел на протяжении двадцати шести лет, составляют два тома текста (свыше 1500 страниц!), охватывающих русский (1907-1918) и зарубежный (1918-1933) периоды жизни композитора. Третий том - "фотоальбом" из архивов семьи, включающий редкие и ранее не публиковавшиеся снимки. Дневник написан по-прокофьевски искрометно, живо, иронично и читается как увлекательный роман. Прокофьев-литератор, как и Прокофьев-композитор, порой парадоксален и беспощаден в оценках, однако всегда интересен и непредсказуем.
Билл Каннингем — легенда стрит-фотографии и один из символов Нью-Йорка. В этой автобиографической книге он рассказывает о своих первых шагах в городе свободы и гламура, о Золотом веке высокой моды и о пути к высотам модного олимпа.
Книга посвящена неутомимому исследователю природы Е. Н. Павловскому — президенту Географического общества СССР. Он совершил многочисленные экспедиции для изучения географического распространения так называемых природно-очаговых болезней человека, что является одним из важнейших разделов медицинской географии.