Звезда Альтаир - [18]

Они любовались красивыми зданиями Андижана. Вяткин хвалил новые улицы и бульвары, хвалил чистоту старого города, где, несмотря на скученность, арыки и дворики оставались чистыми и ухоженными, а обилие воды делало город прохладным и приятным и летом и зимой. После прогулки друзья возвратились в дом Эсама-ходжи, где их уже ждали купленные лошади, обед и отдых.

Вяткину не терпелось выехать из Андижана, и вскоре арба Эсама-ходжи увозила их по ошской дороге.

Ехать пришлось длинным, растянувшимся на много верст пригородом. Дорога долго петляла среди узких закоулков и улочек, пока не вырвалась на просторы полей и виноградников, бахчей и обсаженных тутовыми деревьями хлопковых плантаций. В воздухе накрепко устоялся запах, поля, ила, аромат проклюнувшихся почек высокого тополя, горький дух деревьев, покрывшихся клейкими листочками.

Глава V

Кровать Абу-Саида Магзума стояла в беседке госпитального сада. На столе возле кровати — раскрытая книга «Бабур-наме» знаменитого основоположника династии Великих Моголов. Сидя в покоренном индийском городе и тоскуя о родине, Захирутдин Бабур вспоминал о прелестях Ферганы.

«Еще один город — Ош, — писал он, — стоит к востоку от Андижана, в четырех часах пути. Воздух там прекрасный, проточной воды много; весна бывает очень хороша. О достоинствах Оша дошло до нас много преданий.

К юго-востоку от крепости стоит красивая гора, называемая Бара-и-Кух. На вершине этой горы Султан Махмудхан построил худжру. Ниже ее, на выступе горы, я тоже построил худжру с айваном. Хотя его худжра стояла выше моей, моя была расположена много лучше: весь город и предместья расстилались под ногами. Река Андижана, пройдя через предместья Оша, течет в Андижан. На обоих берегах этой реки раскинулись сады; все сады возвышаются над рекою. Фиалки в них очень красивы. В Оше есть текучая вода, весна там бывает очень хороша, расцветает множество тюльпанов и роз».

Абу-Саид Магзум перевернул страницу. Вздохнул: действительно, хороша весна в Оше! Уже целую неделю, не переставая, льет дождь. Дороги набухли и стали непроезжими. Воды вышли из берегов и размывают жилые кварталы, руша стены мазанок, дувалы. Кончается апрель, но никаких тебе роз и тюльпанов. Даже сады еще только-только покрылись зеленью, похожей на дымок.

После приезда в Ош Абу-Саиду вдруг стало худо, он перепугал Василия Лаврентьевича. Добрый пухлый доктор Лебедев, хороший диагност, определил обострение процесса. Сам он был большим любителем нумизматики и собирателем книг. Он понимал и ценил труд и искусство каллиграфов. К Абу-Саиду отнесся с исключительным вниманием и поместил его к себе в лечебницу, пристально занимался его здоровьем, готовил к поездке на Алай.

Вяткин привел в гости к Абу-Саиду своего доброго знакомого — волостного управителя Оша, сына Датхо, Хасанбека. Этот важный чиновник с Абу-Саидом был прост и обходителен. Он спросил, не может ли Абу-Саид выделить на Алае время для разбора архива его знаменитой матери. В помощь Абу-Саиду он обещал прислать своего сына и хорошо заплатить за работу. Для нуждающегося Абу-Саида Магзума плата представляла безусловный интерес. Да и сама работа казалась ему увлекательной, и он немедленно согласился. В собрании Датхо имелись многочисленные документы из архивов Худояра, других кокандских ханов, их переписка с Датхо, а также переписка с беками Каратегина, Дарваза и другими мелкими княжествами Памира. Даже, возможно, имелись старые книги и рукописи…

Художник прислушивается к шелесту веток по крыше, к шуму дождя. Читает очередную страницу, делает отметку для Василия Лаврентьевича:

«На склоне горы Бара-и-Кух (Тахт-и-Сулаймон), между садами и городом, есть мечеть, называемая мечетью Джауза. С горы течет большой ручей. Несколько ниже внешнего двора мечети — площадь, поросшая трилистником, полная тени и приятности… В последний год жизни Омара Мирзы на этой горе нашли камень с белыми и красными прожилками (видимо, сердолик)… В области Ферганы нет города, равного Ошу по приятности и чистоте воздуха».

За этим занятием и застал его Вяткин. Вымокший под дождем, с комьями глины на грубых сапогах, но довольный, пришел он проведать Абу-Саида.

— Кажется, отыскал фундамент бабуровой худжры, — объявил он. — Теперь на Тахт-и-Сулаймон нетрудно будет отыскать и другие постройки. — Он сообщил, между прочим, что вчера явился со своей арбою Эсамкул и готов везти их в Гульчу. Как себя чувствует Абу-Саид Магзум? Какая температура? Что говорит уважаемый доктор Лебедев?

— Доктор Лебедев говорит, что ему вчера посчастливилось купить монету времен Александра Зулькарнайна. Видимо, ее привезли с Алая.

На следующий день Василий Лаврентьевич и Абу-Саид Магзум уехали в Гульчу. По дороге к ним присоединился Арендаренко.

Говорят, родившийся в рубашке бывает счастливым. Но Георгий Алексеевич Арендаренко, вопреки ожиданиям своей матери, счастливым не был и не был даже просто удачливым. Ему вредила связь с двоюродными братьями Ханыковыми, к которым Георгий Алексеевич с самого детства питал приверженность. Один из Ханыковых, друг Чернышевского, участник кружка Буташевича-Петрашевского, умер в Орской крепости. Второй — автор многих географических и естественно-исторических работ, умер, когда Георгий Алексеевич достиг юношеского возраста. Третий из братьев Ханыковых, Николай Владимирович, востоковед и историограф, специалист по странам Азии и Ближнего Востока, жил в Париже и не хотел возвращаться в Россию. Таких, как он, приравнивали к политическим эмигрантам, и всякое влияние их на умы подданных Российской империи рассматривалось как растлевающее и пагубное.