Звезда Альтаир - [12]
— Я это выполню с большим удовольствием.
Идаров кликнул жену и велел принести папки с документами. Над чтением вакуфных документов они окончательно подружились. К полудню Вяткин скормил Сергею Александровичу тарелку каши, напоил его чаем и уложил спать. Встал Идаров освеженным и с меньшими проявлениями «оригинальности». Вяткин с трудом уговорил его постричься и вымыться. Вечером, одетый в рубаху и брюки, Сергей Александрович сам собрал документы в папки и настойчиво упрашивал Вяткина увезти эти пять увесистых папок к себе в Самарканд и разобраться в них.
Жене Идарова Вяткин отдал половину своих денег, предназначенных на свадебные расходы. Он понимал, что Идаров долго не протянет и к документам этим никогда уж больше не вернется. Приобретенные документы представляли собой большую ценность. Даже беглый осмотр позволял надеяться на многие открытия из области истории Туркестанского края.
Но, к сожалению, грамот Мирзы Улугбека, подтверждающих право ювелиров на их землю, в этой груде бумаг не оказалось…
Остановился Вяткин у своего будущего тестя, секретаря Учительской семинарии Афанасия Федоровича Васильковского. Ему не спалось. Часов в пять утра он встал, оделся и вышел прогуляться. Сперва пошел к скверу, потом свернул к речке Чуйле. Она протекала мимо участка, на котором обычно работали семинаристы. Несколько оранжерей, пара тепличек, две-три шпалеры яблонь, возле изгороди — вишенник. Хозяйство для практики семинаристов, посаженное и ухоженное детскими руками. Их приучали к работе на земле. И приучили. Для Василия Лаврентьевича жизнь без цветов была не жизнь. До страсти любил он копаться в саду: как жук, таскал навоз, растил какую-нибудь грядку райхана.
Пробравшись по узкой тропинке у берега речки, Вяткин протиснулся в сад и пошел разыскивать посаженные им лет десять тому назад розовые кусты. Вот они, в куртине, и даже цветут. Василий Лаврентьевич вынул острый перочинный ножик, срезал два цветка с бледно-розовой розы, два с темно-красной, сложил нож и вылез обратно, чтобы вернуться по краю берега к скверу.
Только он поднялся от речки в конец Петроградской улицы, как услышал цоканье копыт одинокого всадника. Из-за поворота вынеслась каряя лошадь, споткнулась, и в кусты подстриженных туй через голову коня вылетел всадник. Это была молоденькая женщина. Василий Лаврентьевич помог ей подняться, поднял с земли оброненный платок. Шпильки из прически у нее выпали, черные косы — ниже колен — упали с плеч. Она все еще не могла прийти в себя после падения и ушиба.
Вяткин поймал за повод коня, попробовал подпругу — казак понимает толк в этом деле, помог всаднице сесть в седло, подал удила. И, неожиданно для себя, протянул утренние, все в росе, поздние розы. Женщина взглянула ясными черными глазами, улыбнулась, кивнула головой и умчалась. Вяткин смотрел ей вслед и даже не услыхал приближения целой кавалькады, поспешавшей за своим авангардом.
Он стоял долго. Прислонился к тополю, под которым только сейчас стояла женщина, вспомнил ее не яркое, с темными глазами, узкое лицо. Всплыло в памяти ощущение ее руки, когда он поднял даму в седло и она оперлась о его плечо. Казалось, вновь повеяло духами, так что он даже невольно вдохнул пряный осенний воздух с ароматом увядшего парка, куртин, заваленных жухлыми листьями, поблекшей травой.
Мать, сестра, девочки-соседки, с которыми он бегал в детстве в школу. Теперь вот Лиза. Вот и все его знакомые женщины. Все эти близкие ему люди были сама простота и бесхитростность. Лиза же полна, кроме того, и прямо-таки ангельской наивности, и он любил ее простой и чистой любовью.
Но эта встреченная им у парка женщина… кто она? Он угадал в ней какую-то ему неведомую глубину и манящую прелесть женственности.
Василий Лаврентьевич был удивлен и встревожен своим состоянием.
«Колдунья, — ухмыляясь, подумал он, — было же, верили люди в ведьм!»
Так, с ощущением чего-то странного, что впервые коснулось его крылом, он и вернулся в жилье.
«Милостивый государь Василий Лаврентьевич!
Имею честь пригласить вас на обсуждение устава Туркестанского кружка любителей археологии и истории, имеющее быть в Белом Доме сего числа в семь часов вечера.
Н. Остроумов».
Часам к десяти утра Василий Лаврентьевич отправился к Бартольду. Василий Владимирович обитал в одном из номеров Розенфельда с громким названием: «Регина».
Комната была насколько возможно завалена книгами. Вавилонские башни книг высились на полу, громоздились на подоконниках, грудой лежали на столах, на полке мраморного умывальника и даже на вешалке.
Василий Владимирович сидел за столом и писал. Рядом с ним остывал завтрак, лежала неразвернутая газета, щетка для волос, которую он, по рассеянности, так и не научился класть на место, — словом, Вяткин вспомнил о вчерашнем «оригинале» Идарове и подумал, что этот, пожалуй, если не знать Бартольда, может сойти за его неплохую «копию».
Бартольд обрадовался Вяткину.
— Вот и хорошо! Вот и хорошо, что приехали! Ну как, вы уже были у Идарова? Договорились с ним?
— Был, Василий Владимирович! Был и купил у него все документы.
— Все? Сразу? Для Самаркандского музея? — удивился Бартольд.
Кто она — секс-символ или невинное дитя? Глупая блондинка или трагическая одиночка? Талантливая актриса или ловкая интриганка? Короткая жизнь Мэрилин — сплошная череда вопросов. В чем причина ее психической нестабильности?
На основе документальных источников раскрывается малоизученная страница всенародной борьбы в Белоруссии в годы Великой Отечественной войны — деятельность партизанских оружейников. Рассчитана на массового читателя.
Среди деятелей советской культуры, науки и техники выделяется образ Г. М. Кржижановского — старейшего большевика, ближайшего друга Владимира Ильича Ленина, участника «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», автора «Варшавянки», председателя ГОЭЛРО, первого председателя Госплана, крупнейшего деятеля электрификации нашей страны, выдающегося ученогонэнергетика и одного из самых выдающихся организаторов (советской науки. Его жизни и творчеству посвящена книга Ю. Н. Флаксермана, который работал под непосредственным руководством Г.
Дневник, который Сергей Прокофьев вел на протяжении двадцати шести лет, составляют два тома текста (свыше 1500 страниц!), охватывающих русский (1907-1918) и зарубежный (1918-1933) периоды жизни композитора. Третий том - "фотоальбом" из архивов семьи, включающий редкие и ранее не публиковавшиеся снимки. Дневник написан по-прокофьевски искрометно, живо, иронично и читается как увлекательный роман. Прокофьев-литератор, как и Прокофьев-композитор, порой парадоксален и беспощаден в оценках, однако всегда интересен и непредсказуем.
Билл Каннингем — легенда стрит-фотографии и один из символов Нью-Йорка. В этой автобиографической книге он рассказывает о своих первых шагах в городе свободы и гламура, о Золотом веке высокой моды и о пути к высотам модного олимпа.
Книга посвящена неутомимому исследователю природы Е. Н. Павловскому — президенту Географического общества СССР. Он совершил многочисленные экспедиции для изучения географического распространения так называемых природно-очаговых болезней человека, что является одним из важнейших разделов медицинской географии.