Зверская ферма - 2 - [6]

Кабаны-прагматики были большими сторонниками бывшего кабана Борьки и теории просвещенного скотоводства. Тем, кто с этой теорией не соглашался, они тыкали ножкой в заросшего грязью и бородавками четвероного кабана Зюку и спрашивали: "Вы себе такого хотите Наполеона?"

Зюка любил говорить, что когда он станет вождем фермы, при нем все будет, как при Наполеоне, за одним исключением: гуси и утки тоже будут ходить на четвереньках.

...Тем временем положение на ферме становилось все хуже и хуже.

Свиньи росли и плодились с невероятной скоростью, и им уже не хватало старых свинарников, поделенных между их родителями гусем Га-Гайсом. Плодовитость овец, наоборот, упала. К тому же стригли они сами себя плохо.

Стая одичавших черных котов объявила о самостоятельном и ускоренном переходе в Человечество самой высокой горы мусора на окраине фермы, где они обитали. Псы этого стерпеть никак не могли и уговорили кабана Борьку послать их на мусорную кучу в карательную экспедицию. Против всех ожиданий, хотя псы и загрызли некоторое количество котят и кошек, с самими котами им справиться никак не удавалось. Жестокие бои псов с черными котами стали такой же частью обыденной жизни, как и ежедневные нападения диких крыс. Наглые коты иногда даже делали набеги на одинокие курятники довольно далеко от своей мусорной кучи.

Сторожевой пес просвещенного скотовода Борьки волкодав Коржик не очень любил драться с котами на мусорной куче. От скуки он то лаял на кабана Шварценморда, то гонял по гумну бывшего кабана Лужка, то шутил со своими легавыми псами и ручными крысами, что неплохо бы как-нибудь устроить охоту на гусей.

Гуси волновались, писали скотоводу Борьке доносы на волкодава Коржика, обвиняя его в тайном свинстве. Они шелестели и потрясали законами, которые написал когда-то петух Шах, но в законах петуха Шаха ничего не говорилось о том, что волкодав Коржик не может, если захочет, поохотиться на гусей.

Не умея справиться с волкодавом Коржиком, гуси срывали злобу на бульдоге-младореставраторе Димсоне - ненавистнике овец каракулевой породы. Время от времени гуси вместе с овцами окружали бульдога, шипели на него и забрасывали овечьим пометом. Бедный Димсон решался выползать из конуры только по ночам.

Наконец, невесть откуда взявшийся на ферме лысый гусак Абрау-Дерсо нашипел что-то пьяному Борьке про Коржика, после чего Борька прогнал Коржика со двора барской усадьбы вместе со всей его сворой борзых, легавых и волкодавов.

Отставной волкодав Коржик и бывший кабан Лужок обвиняли Абрау-Дерсо в дружбе с дикими крысами и спонсировании овечьим молоком одичавших котов с мусорной кучи. На это лысый Абрау-Дерсо отвечал, что он - как и сами Лужок с Коржиком - поддерживает деловые отношения с выпестованными им ручными двуногими крысами, а с дикими никаких дел не имеет. Что касается одичавших котов, то о них он многозначительно помалкивал, подтверждая тем самым худшие подозрения на свой счет.

По совету Абрау-Дерсо, животновод Борька тоже набрал в свою новую свиту ручных крыс. Они охраняли Борьку не хуже своры волкодава Коржика, только все время кусали друг друга, а иногда набрасывались всей стаей на какую-нибудь одну и загрызали ее насмерть.

Советнику бывшего кабана Борьки рыжему Га-Гайсу все это не очень нравилось, и он все время то ссорился, то мирился с гусаком Абрау-Дерсо. Ручных крыс он побаивался и в споры с ними старался не вступать. Его политика заключалась в том, чтобы продвигать своих учеников в помощники к Борьке. Один такой помощник, утенок Кирюшка, сумел ненадолго стать любимчиком Борьки и даже чуть было не отнял мазутную трубу у Шварценморда.

Скотовод Борька перестал передвигаться на задних ножках, да, собственно, вообще перестал передвигаться. Чаще всего он полеживал в доме и лакал свой виски, не обращая никакого внимания на раздраженное шипение гусей в Шиповнике, хмурый вид Га-Гайса, вопли гуманиста Жмурика и голодное блеянье овец на вытоптанных пастбищах.

Мазутная труба засорилась и некому было ее прочистить. Отстояв трубу от утенка Кирюшки, Шварценморд теперь только делал вид, что заботится о ней, а больше тренировался в прямохождении и употреблении виски. Из-за этого соседние двуногие фермеры стали считать его самым мудрым советником и законным наследником бывшего кабана Борьки.

Лошади все как одна стремились быть избранными на обильные корма в Шиповник и не работали. Волкодавы и легавые совершенно перестали гонять диких крыс, уклонялись от войны с черными котами и тоже наперебой баллотировались в Шиповник, где шипели друг на друга и даже на скотовода Борьку. На этом поприще особенно прославился и снискал одобрение овец отставной волкодав Птичка. Его образные высказывания ("ходить, как козел за морковкой...", "сделать коту козью морду", "для легавых повторяю...", "законное место крысы - капкан") стали пословицами и поговорками. А опальный волкодав Коржик написал с помощью одной гусыни мемуары о своей службе бывшему кабану Борьке и на волне литературной славы тоже избрался в Шиповник.

Другим популярным деятелем стал старый мудрый кабан-прагматик Примус. Он был очень похож на покойного кабана Брешку, при котором всем животным были повышены кормовые пайки. В отличие от пса Птички, Примус не говорил образных слов, а все больше помалкивал. Когда же что-нибудь хрюкал - то делал это очень рассудительно.