— Ладно, вы должны привести меня живым, — задумчиво продолжил он, когда миновали несколько домов. — Допустим. Почему тогда никто не прикрывает мне спину?
— Прикрывают. ЗвеРрюги вряд ли нападут со спины. Им интересно видеть твоё лицо, человек.
— А что такого интересного в моём лице?
— Предсмертная агония.
— Боюсь, моя предсмертная агония их несколько разочарует, — пробурчал Марк.
— Не разочарует, — утешил его один из молодых быков, тот, что шёл слева. — Для них наблюдать, как умирает убитый ими человек, — слаще некуда.
Марк промолчал, делая вид, что полностью утешился.
Обитель хлебосольных звеРриков осталась далеко позади. Холод кусал сквозь лоскутное одеяло. Пар клубами вырывался изо рта. По мнению Марка то самое "недалеко", о котором упомянул старший конвоя, осталось далеко позади, но зубры шагали и шагали без малейших признаков скорой остановки.
В ЗвеРре, чувствовалось, не мелочились, лепя здания впритирку. То ли городская земля именно в этом районе была предельно дешёвой, то ли ЗвеРра пребывала в упадке достаточно долгое время и не интересовала застройщиков, — Марк брёл мимо каких-то живописных развалин и запущенных парков. Кварталы жилых домов перемежались с пустырями. В лунном свете покрытые инеем заросли бурьяна щетинились пиками и копьями. Зубры старались обходить пустыри стороной, без крайней нужды не срезая через них дорогу.
Но, видимо, были места, которые не обойти…
Старая брусчатая дорога привела к глубокой ложбине. На противоположной стороне возвышался мрачный дом, больше похожий на замок, обнесённый крепостной стеной.
— Почти добрались… — пробурчал старший зубр. — Если ложбину пройдём.
Он подошёл вплотную к зарослям на краю склона и тревожно принюхался. Показалось ли Марку в зыбком свете луны или так оно и было на самом деле, но лицо старшего на мгновение изменилось, бычья морда шумно втянула расдувшимися ноздрями воздух.
Луна неспешно плыла над холодной ЗвеРрой.
— Обождать бы… — замялся старший зубр.
Один из боковых конвоиров Марка поёжился от холода, но промолчал.
Старший прошёлся вдоль стены заиндевевших зарослей, к чему-то прислушиваясь. Ненадолго исчез на тропе, уползающей в ложбину. Вернулся.
— Ладно, идём. Всё равно ничего не выждем, только замёрзнем, а сейчас это плохо.
— У вас всегда тут так хорошо? — клацая зубами, спросил Марк.
— Нет, зимою холодно, — охотно отозвался один из молодых зубров.
— О, так мне повезло, бархатный сезон… — пробурчал Марк.
— Тихо, — одёрнул их старший. — Сейчас говорить нельзя.
Сходство его с племенным быком, буйным туром опять усилилось. Он ступил на тропу. По негласному уговору, выразившемуся в коротком перегляде, конвоиры пропустили Марка, направив за старшим зубром, сами пошли следом.
Тропа была узкая, изрядно набитая. Она вела на дно лощины, не тратя времени на извивы и прочие ненужности. Марк то и дело спотыкался на коварно возникающих под кроссовками скользких камнях, с трудом удерживаясь, чтобы не зачертыхаться во весь голос. Одеяло весьма ощутимо сковывало движения. Одно было хорошо — от такого спуска он согрелся.
Наконец, добрались до низины.
Широкое дно лощины, которое ещё предстояло пересечь, было покрыто роскошными, просто первобытными зарослями. В заболоченных местах стеной стояли камыши, а может тростники, — Марку ни с того, ни с сего вспомнилось, как кто-то убеждал его, что настоящего камыша сейчас днём с огнем не сыщешь и всё, что заполняет берега речек, и есть тростник.
Зубры опять перестроились, старший так и остался впереди, за ним встал молодой, потом Марк, потом замыкающий звеРрь. Высокие борта лощины отсекли их от внешнего мира, только луна заглядывала сверху. Марку сделалось как-то нехорошо, даже угрюмые, безлюдные улицы полуразрушенной ЗвеРры показались милыми и гостеприимными.
Осторожно пошли по дну лощины.
Нечаянно хрустнула под ногой замёрзшая лужица.
У Марка зубы заныли от этого хруста.
Голова впереди идущего зубра ушла в плечи, локти прижались к бокам. Он ступал, пружиня каждый шаг, и из-за этого казался теперь ниже. Оглянуться на замыкающего Марк не решился. Наверное, тоже шагает в полной боевой готовности.
Шли тихо, только шуршали ветки по лоскутному одеялу Марка. Он снова замёрз и матерился про себя по-чёрному, отводя хоть этим душу.
По деревянному мостику пересекли ручей, текущий на дне лощины. Ступили на топкий, заболоченный берег. Почва за ночь подмёрзла, но под глиняной коркой притаилась жидкая грязь, взрывающаяся при каждом шаге фонтанчиками.
Впереди стеной стояли заросли, по виду куда более плотные, чем оставшиеся на том берегу.
Марк поскользнулся на кочке, попал в замаскированную травой глубокую ямку, чуть не черпнул стылой грязи. Поднял глаза, определяя, сколько осталось до относительно сухого места, — и напоролся на иной взгляд.
Чьи-то глубоко посаженые глазки рассматривали его из зарослей с таким буйным восторгом, какого Марк не наблюдал по отношению к себе и у любимых женщин. Судя по всему, он, Марк, превзошёл самые смелые ожидания (даже не подозревая, что от него ждут).
Кусты шевельнулись, — и на болотистой проплешине появилось новое действующее лицо.
