Звериное царство - [47]

Дизентерия не щадит никого, приличия забыты, как и элементарная гигиена. Получив отпуск, фронтовики едут повидать кто сына, кто жену, кто мать.

Марсель стоит на перроне и не отрываясь смотрит на локомотив, пыхтящий, как загнанный вол.

Следующий сон перемещает его на передовую: он в траншее, ковыряет пальцами землю – пытается отрыть индивидуальное укрытие. Челюсти клацают, и он сплевывает на ладонь кусок щеки. На дне рва, в позе эмбрионов застыли однополчане, капеллан бродит по лабиринту окопов, его лицо покрыто коростой грязи, крови и нечистот. Дым выел ему глаза, он движется вслепую, вытянув перед собой руки, и невнятно бормочет молитву. Натыкается на стенку, она обваливается на труп солдата, священник падает сверху и теряет сознание, а может, засыпает. Да какая, к черту, разница?

Повсюду вповалку лежат трупы людей и лошадей, похожие на кентавров, присыпанных землей. Стрелки ползают в грязи под непохожим на себя небом: за облаками сумасшедших форм и цветов прячется солнце, уподобившееся сердцу преисподней.

По вечерам солдаты и офицеры играют в карты при свете ацетиленовой лампы и вычесывают вшей. Один солдатик приручил крысенка, и тот умывается, сидя у него на плече, а потом начинает прятать под воротником кусочки сухарей, которыми его угощают люди.

В небе расцветают огни осветительных ракет, и вдруг на людей обрушивается земляной град.

Утром, во время наступления, отделение Марселя выходит на маленькую поляну с жирной зеленой травой, яркими цветами и чистым ручейком: какое-то чудо уберегло ее от ужасов войны. Мужчины останавливаются, потрясенные этой странной красотой. Неужели они умерли и попали в райский сад, хотя руки у них в крови? Нет. Странность места определял цвет воды – она была красной. Красной от крови немецких солдат. Убитых солдат, спрятанных за кустами чуть выше по склону. Вверх взмывают стервятники, так сильно напугав живых криками, что у них заходятся сердца. Все смущены и посмеиваются, не глядя друг на друга.

Следующая картинка – постой на ферме, воздух пахнет кисло и остро. Марсель идет на запад и обнаруживает разломанные поваленные клетки с кроликами, подохшими от голода и жажды.

Тяжелораненым, страдающим от нестерпимой боли, дают опиум, и они стонут в искусственном сне, из которого большинству лучше бы не выходить. Ногу капрала пожирают гангрена и паразиты – он порезал себя сам ножом и натолкал в рану земли, чтобы попасть в лазарет.

Иногда Марсель вспоминает ферму. Думает о родных краях. Он знает, что Альбер Бризар пошел воевать, несмотря на плоскостопие. Сослуживцы часто обращаются к нему за помощью, и он накладывает швы тем, кто поранился, упав на ржавую железку, был покусан крысами, ранен пулей или осколком снаряда. Луи Бертран – накануне ему исполнилось девятнадцать – падает рядом с ним на колени, прошитый очередью из пулемета. Внутренности выпали ему на руки, он баюкает их, как мать только что народившегося младенца, и просит:

– Только посмотри на этот кошмар, Бризар, придется тебе штопать меня.

Бедняга безостановочно заталкивает кишки внутрь грязными пальцами, и Бризар достает из кожаного кошелька катушку ниток и набор иголок, которые, наверное, годятся для свиней, но никак не для людей. Он укладывает Луи Бертрана на спину, отрывает лоскут от рубахи и начинает зашивать открытую рану. В небо поднимаются желтые и черные дымы, комья земли взлетают в воздух.

– Я, кажется, обделался, – шепчет раненый.

– Успокойся, малыш, – отвечает Бризар, – мать потом подотрет тебя, как в старые добрые времена.

Солдатик хихикает и повторяет:

– Только посмотри на этот…

И умолкает. Альбер Бризар продолжает шить, хотя пальцы у него трясутся, они липкие от крови, жира, слизи и с трудом удерживают иголку. А потом он получает пулю между глаз и валится на Луи Бертрана.

Осколок снаряда отрывает голову солдату, но тело делает еще несколько шагов вперед – совсем как утка, которой хозяйка свернула шею, а она все равно бежит к лужице на задах фермы, как будто надеется напиться.

Немецкий стрелок высовывается из окопа, и Марсель берет его на мушку. Он думает: «Это все равно что убить животное, всего лишь животное, животное…» – и стреляет, но промахивается и попадает бошу в шею. Марсель ползет к нему на четвереньках и видит, что парень еще жив и зажимает пальцами рану. Ему не больше семнадцати, под темно-голубыми, в пушистых ресницах глазами залегли тени, на верхней губе растут усики, а вот щеки совсем гладкие и белые. Руки тоже нежные и мягкие. «Городской», – решает Марсель. Паренек пытается что-то сказать, размыкает губы, и на них вздуваются красные пузыри. Он что, просит прощения за то, как ужасно выглядит? Или за полную бездарность в искусстве войны? А может, жалеет Марселя, которому придется до конца дней помнить лицо умирающего врага. Немец тянет к Марселю руку, но тот не способен на ответный жест и стоит, не сводя с него глаз: неразборчивый шепот, взгляд помутнел и погас.

Июльским вечером 1921 года Элеонора производит на свет здоровенького мальчика. В честь покойного деда его называют Анри. Марсель смотрит на сына, лежащего на животе у матери. Повитуха вручает ему ребенка – нужно позаботиться о роженице, он отходит в сторонку, отворачивается и плачет от облегчения: левая щечка малыша совершенно гладкая. Приводят вдову, и она как будто узнает дочь. Смотрит на Анри и Элеонору, протягивает дрожащую узловатую ладонь и легонько касается лица внука. Она совсем сдала, путает имена, лица, времена, день и ночь. Голос у нее скрипит, дочь с зятем даже не пытаются ее понять, только задают простейшие вопросы, и она отвечает – то да, то нет, как придется. Ест старуха совсем мало, потому что ей трудно глотать. Она сгорбилась и стала меньше ростом, как будто земля притягивает ее, из-за недержания от нее вечно воняет мочой. Элеонора кормит, моет и переодевает мать – как Анри.