Звериное царство - [35]

Элеонора всегда долго смотрит в спину, прежде чем снова погрузиться в свое, населенное воспоминаниями одиночество. Молчание Марселя делает его отсутствие еще ужасней и загадочней. Образ его заполняет собой все пространство, каждую вещь, мир видится девушке сквозь призму его ухода. Чудовищная реальность меняет жизнь Элеоноры, любое место, каждая деталь напоминает о Марселе: дороги, по которым он ходил, произнесенные им слова, ведро – из него он пил, кобыла – ей он расчесывал гриву. Девушке чудится, что порыв ветра доносит издалека голос Марселя, но это только ветер, или хруст сломавшейся ветки, или кашель старого фермера, сзывающего стадо. Элеонора как наяву чувствует запах Марселя, примешавшийся к ароматам животных, их шкур, теплых складок, рогов, копыт и сладковатого пота. Встречая на улице любого мужчину, она закрывает глаза и принюхивается, пытаясь мысленно присоединить к нему лицо Марселя, далекое, почти забытое.

Она разговаривает с животными. Со свиньями – он считал, что у них красивые карие глаза в пушистых ресницах.

Элеонора цепляется за смутное воспоминание, оживляет его – дыханием другого, например белотелого парня, замеченного в поле. Она провожает глазами лугового луня – Марсель любил этих птиц, в подлеске обнимает дерево, гладит влажный холодный ствол, проводит пальцем по шелковистой шляпке гриба-трутовика. Она прижимается к нему щекой, потом ртом, размыкает губы, закрывает глаза и лижет кору. На небе остается горьковатый вкус танинов и мха – вкус дыхания Марселя.

У него был любимый серп с рукояткой в виде головы лошади, вырезанной ножом из орешника (а может, это была голова быка или свиньи?). Инструмент лежал в сарайчике. Элеонора прячет его между панцирной сеткой и шерстяным матрасом, а ночью, дождавшись, когда вдова заснет, вытаскивает и кладет под одеяло, себе на живот. Лезвие холодит кожу, и у Элеоноры перехватывает дыхание. Она видит Марселя в рубашке с закатанными рукавами (без рубашки?), он на поле, под палящим солнцем, жнет колосья и вяжет снопы.

Повинуясь темному, животному чувству, девушка засовывает рукоятку во влагалище, проталкивает вперед, нажимает и прикусывает щеку, чтобы не закричать, когда рвется девственная плева.

Элеонора живет во власти суеверий, она, конечно, молится, но эти молитвы больше напоминают торг с Небесами. Хорошими приметами становятся появление Уголька и просвет в тучах, она видит эзотерические знаки в форме деревьев и расположении камней на обочине дороги, в послевкусии сна, в произнесенном слове. Иногда смерть животного – трупик птицы, скелет коровы на лугу – воспринимается как зловещее предзнаменование, в другой раз оставляет ее равнодушной.

Точно так же реагирует Элеонора на смерть мужчин: известие о гибели парня из деревни повергает ее в отчаяние – та же участь грозит Марселю! – но и успокаивает – самым постыдным образом: Смерть может забрать только одного зараз!

Умирают люди и в деревне. Лошадь ударила мамашу Фабр в живот, у нее разорвалась печень, и она умерла от внутреннего кровотечения – в конюшне, одна, на заплесневелой соломе.

Элеонора знает, что пишут в газетах, она слушает, как женщины пересказывают и обсуждают письма с фронта, разглядывают фотографии, иногда подновленные и потому неестественные, но представляет себе ливень из серы и огня, падающий на Содом, дымящуюся Землю, по которой скачут всадники Апокалипсиса, звезды, падающие с небес под Трубный Глас, град, уничтожающий посевы, протухшие воды, раскаленные горы, море крови и вечную ночь.

Элеонора работает много и неустанно. Тяжелый труд помогает переносить разлуку с Марселем. У нее (как когда-то у него) лопаются мозоли на ладонях, и она бинтует пальцы чистыми тряпицами. Девушка готова терпеть боль и страдать – вместо Марселя, за него.

Одно зерно, посеянное осенью, даст пять ростков, пять стеблей, пять колосьев, против одного зерна, брошенного в землю на исходе зимы. Они сеют пшеницу пополам с рожью, из такой муки получается пеклеванный хлеб. Вдова и Элеонора расходятся на несколько метров друг от друга, вешают торбы на левую руку и, шагая в ногу, запускают правую руку внутрь, захватывают горсть зерна и бросают по дуге. Вдова время от времени останавливается, наклоняется и трогает землю пальцами, похожими на корешки. Она развязывает черный платок, обнажает шишковатую голову с редкими волосами, потом бежит по полю, кричит и размахивает платком, гоня прочь хищные стаи голубей, воробьев и зеленушек.

Женщины утаптывают рыхлую почву, уминают ее валком и смотрят на результат своей работы – черную блестящую бархатистую землю, на которую распахнутые небеса льют изменчивый свет. Вдова подбирает ветку, ломает ее и счищает землю с деревянных башмаков, следя, чтобы она падала на засеянное поле, потом передает палочку дочери. Они возвращаются на ферму медленным, тяжелым шагом, с трудом превозмогая судороги в спине и ногах. По небу, на фоне пылающего заката, летит стая диких уток.

Осень одерживает окончательную победу, и природа впадает в спячку. На ковре из пурпурных листьев валяются пустые «раковинки» каштанов, и ветер играет ими, разнося по сторонам. Белки скачут по обнажившимся веткам, мелькают рыжие шкурки и пышные хвосты – они собирают последние припасы. Нахохленные птицы прячутся в холодных серых кустах. Залежные луга порыжели, и очень скоро зверушки придут в дубравы за созревшими желудями. Перелетные птицы дают большое балетное представление: собираются в грозную подвижную массу, образуют величественные дуги, темные волны, синусоиды, потом рассыпаются и заполняют все небо. Пернатые щебечут, чирикают, пищат, на мгновение кажется, что это не птицы, а дрожащие листья. И вот они уже летят к другим широтам, и природа немеет и замирает.