Звериное царство - [33]

– Что ты сделала? – кричит она, и мать отвечает, не отрываясь от работы:

– Мне нужно место для дров на зиму. Лучше не лезь не в свое дело.

Голос звучит зло и сухо.

– А птица? Где птица?

Женщина резко поворачивается: дочь стоит в центре комнаты, она бледна, смотрит с вызовом, сжав кулаки. Что-то изменилось. Что-то, чего они обе не заметили, не осознали. Элеоноре тринадцать, но ростом она сравнялась с матерью, и та лишилась физического превосходства.

И все-таки женщина бьет дочь по лицу – несильно, кончиками пальцев, удар – беззвучный и формальный – приходится на подбородок. Элеонора не реагирует, и фермерша произносит с вызовом:

– Мне откуда знать? И смени тон!

Из уголка ее рта течет слюна, она спиной чувствует затаенную враждебность дочери, но продолжает мешать кашу, предназначенную для свиньи. Элеонора подходит – бесшумно, как в детстве, когда воровала сметану для котят, и хватает вдову за левое запястье, да так крепко, что деревянная ложка падает на пол. Женщина издает слабый крик.

– Слушай очень внимательно, мама… – голос Элеоноры звучит совершенно спокойно. – Еще раз поднимешь на меня руку, я тебя убью. Клянусь, что убью, ясно?

Мать смотрит на невозмутимое лицо дочери, пытается высвободить руку из цепкого захвата и говорит:

– Иди накорми скотину.

Элеонора разжимает пальцы, и вдова добавляет, поглаживая покрасневшую кожу:

– Время позднее…

Элеонора кивает, берет чан и выходит из дома.

Женщины продолжают жатву. Снопы букетами стоят в валках – сохнут под послеполуденным солнцем. Сарычи наматывают широкие круги в белом небе, караулят разбегающихся полевок, исчезают в солнечных лучах, вдруг появляются снова и пикируют на жертву. Женщины и дети топчут остатки соломы на жнивье, им помогает ослик с растрескавшимися копытами. Война забрала кузнеца, и животные «разуваются», теряя старые подковы, которые остаются ржаветь на дорогах.

Вскоре скошенные «под ноль» поля приобретают красно-коричневый, с золотистым отливом цвет. На излете дня собираются слоистые облака. Альфонс ищет спокойный уголок, подальше от людских глаз, ищет и находит – под доской, прислоненной к стене. Пес царапает лапами пыль, несколько раз оборачивается вокруг себя и укладывается с тяжелым вздохом. Мимо, по дороге на поля, проходит Элеонора, легавая узнает ее запах и виляет хвостом, но хозяйка не замечает, и собака умирает в одиночестве, не издав ни звука. Девушка находит Альфонса поздно вечером. Сначала она зовет его с крыльца, потом берет фонарь и идет искать. Белые глаза пса смотрят в ночь. Элеонора запускает руку в жесткую шерсть и тянет к себе одеревеневшее тело. Она садится на землю и обнимает мертвого друга, льет слезы на его тяжелую, как камень, голову, потом идет за двуколкой, кладет в нее труп и тянет «похоронные дроги», а вдова смотрит, стоя в проеме двери.

Элеонора роет могилу Альфонсу в каменистой земле, рядом с тем местом, где когда-то закопала убитых матерью котят, сваливает тело в яму и бросает первую лопату на закрытые веки собаки. На следующий день девушка делает из реек небольшой крест, втыкает его в холмик и придавливает гладкими камнями. Тучи сбиваются в пухлое, черное, как чернила, покрывало. Время от времени их освещают молнии сухой грозы, которая погружает окрестности в электрический сумрак. Воздух тяжел и влажен. Коровы замерли под деревьями. Поваленные сливы с покореженными стволами исходят крупными каплями сока. Ливень начинается в односекундье, гнет ветки деревьев, сбивает черепицу с крыш, загоняет птиц и животных в гнезда и норы, наполняет ручьи и поилки, колошматит по крупам смирных лошадок, пасущихся на выгоне. Промокшие дети играют в глубоких лужах, весело топают по воде, вызывая тучи брызг. Ива качает длинными волосами-ветками, разгоняя серый воздух.

Раз в неделю мессу служит старейший из приходских священников отец Бенуа: остальные кюре отправились на фронт – их берут санитарами, в том числе на передовую. Кюре слушают смертельно усталые женщины и молчаливые дети, и он без всякого вдохновения говорит, сколь почетен труд, как добра земля и всеведущ Господь:

– Велика мудрость Нашего Отца Небесного. Суждения Его непостижимы, пути Его неисповедимы.

Несчастье вдовства забыто, вытеснено. Фермерша притворяется, что страдает в разлуке с Марселем, и присоединяет свой голос к мольбам других женщин, она стонет, жалуется, взывает к Богу, укоряет его.

Скоро начинают приходить первые письма с фронта. Их читают и перечитывают, бережно хранят за корсажем, у самого сердца, так что чернильные буквы иногда отпечатываются на влажной коже. Каждый день Элеонора вместе со всеми ждет у кромки поля старого почтальона. Он медленно идет по деревне и отдает письма прямо в руки крестьянкам. Марсель не пишет. Элеонора смотрит на счастливиц, когда те дрожащими руками вскрывают конверты, разворачивают листок и отходят в сторонку, чтобы прочесть строчки, написанные мужской рукой. Некоторые зачеркнуты цензором, другие избежали этой участи. Жены и подруги шепотом читают себе вслух, чтобы сделать более реальными образы войны.

Вчера была очень хорошая погода… так долго шли, что кое-кто сбил ноги в кровь… не волнуйся… отправляемся в понедельник неизвестно куда… здорово выглядим в нашей красивой форме… мы точно пройдем через Шампань и поможем с жатвой… нужно привыкнуть спать в холоде на соломе, как свиньи… едим досыта и выпили на марше хорошего вина… дорогая жена… дорогой отец… ты закончил уборку… как себя чувствует моя милая мамаша… то, что мы увидели, будет теперь нам сниться до последней ночи жизни… мои дорогие родители, я… аэроплан летал над нами, как гигантская птица… поцелуй за меня нашего сына и скажи, что отец велит ему быть благоразумным и стойким… пишу тебе, лежа на лужайке… собрал букетик… спим вповалку друг на друге… несколько дней в траншеях, потом несколько – в резерве… за нами везут на телегах ящики с продовольствием… невозможно по-настоящему отдохнуть – то и дело просыпаешься рывком от страха: «А вдруг налетят и разбомбят?»… сообщаю тебе мою последнюю волю, перед тем как идти под пули… скоро получу отпуск и, наверное, приеду… нежная моя Сильвиана, не забывай, мы смотрим на одни и те же звезды… мне это помогает… а дождь все идет и идет… промокли до костей… Пальцы, белые и сморщенные, как у стариков… ну хоть грязь с одежды смоет… молись за нас… моли Бога, чтобы он избавил меня от этих страданий… пусть развиднеется… над этой незнакомой разоренной местностью царит тишина… кажется, что ничто другое не существует… как будто внезапно вернулся мир… долгое ожидание твоих писем… проходят бесконечные дни и месяцы… я думаю о тебе и отказываюсь говорить о печальном, чтобы потом не мучиться дурными воспоминаниями… часы страха и печали, физической усталости и моральных разочарований… а потом велишь себе встряхнуться… прощайте, дорогие родители… нежно вас обнимаю… ваш любящий сын…