Зверь - [29]

Роман бросил Гундявого, будто балласт, на заднее сидение «Мутанта», сел рядом. Я завел мотор и мы медленно покатили в сторону Оби. Выехав на Большевистскую, направил своего «динозавра» прочь из города. Минуты через три раздался жалкий, обеспокоенный голос Гундявого:

— Что вы хотите со мной сделать?

— Как что?! — очень я «удивился» самой постановки подобного вопроса. Башку открутим и в Обь. По-моему — это будет справедливо. Как ты считаешь, Малыш?

— Очень даже справедливо, босс.

— Нет-нет, вы этого не можете! — жалобно захныкал Гундявый.

— Еще как можем. Такова участь всех стукачей и предателей. А ты считаешь, что за свое паскудство заслуживаешь иной участи? Если это так, то спешу заверить — ты глубоко ошибаешься и Малыш очень скоро тебе это докажет.

— Не надо, прошу вас! — захлюпал носом наш «герой», давясь соплями. У меня мама… Она этого не переживет!

— Мама! — передразнил я его. — Ты никак нас разжалобить хочешь? Не выйдет. Что же ты, негодник, о маме не вспомнил, когда закладывал нас этим плохишам? Нет, за все отвечать надо. Иначе в мире будет такой бардак, что ни приведи Господи. Я правильно говорю, Малыш?

— Точняк, босс! — радостно подтвердил Шилов. — Да я ему, гаду, сейчас башку откручу. Тут и делов-то. — Он потянулся ручищами к шее Гундявого.

— Не надо! — благим матом заорал тот и забился в истерике. — Простите меня! Я больше не буду!

После небольшой паузы, во время которой Роман уже обхватил голову несчастного Гундявого пальцами, будто стальным обручем и был готов «исполнить» справедливый приговор, я его остановил.

— Погоди чуток, Малыш. Не отнимай у него права на последнее слово. И что же ты нам скажешь, Гуднявый, прежде чем покинуть этот бренный мир? Стыдно ли тебе за свое паскудство?

— Стыдно! — обливаясь горючими слезами, совсем упавшим голосом проговорил он, отчаявшись разжалобить наши каменные сердца.

— И тебя жжет позор?

— Жжет, — кивнул он. И сделал последнюю попытку: — Простите меня, кореша, а?!

— Это хорошо, что жжет. Значит и в тебе осталось ещё что-то человеческое. Поэтому не могу отказать тебе в последнем шансе надежды.

— Спасибо! — униженно поблагодарил Гундявый и верноподданнически добавил: — Я все, что могу. Все, что прикажите. Падлой буду! Верьте мне, кореша!

— Поживем — увидим, — философски изрек я. — Ты должен честно и прямодушно рассказать нам все, что нас интересует. Иначе… Ох, Валя, я даже боюсь подумать, что может быть иначе.

— Я готов, — тут же заявил Гундявый и даже перестал плакать.

Я понял, что клиент дозрел окончательно и пора приниматься за дело, ради которого собственно и был сооружен весь этот минитеатр. Остановил «Мутанта», нажал на кнопку встроенного в приборную доску диктофона.

— Итак, первый вопрос: о каком ноже говорил Тятя?

— Ну, был у меня. Я ему показывал.

— Что за нож? Как он выглядел?

— Здоровый такой тесак. Охотничий. Красивый.

— С наборной ручкой из цветной пластмассы?

— Ну.

Я достал фотографию ножа, показал её Гундявому.

— Такой?

— Точно! — удивился он. — Тот самый.

— Где ты его взял?

— У Шкилета за бутылку купил.

— Виталия Попова?

— Ну.

— Когда?

— Да с месяц тому назад. А может и больше. Он, сволота, в запое был. Вот нож и того, за бутылку.

— Что ты с этим ножом сделал?

Лицо Гундявого напряглось, стало землистым, нехорошим.

— Потерял я его, в натуре, — глухо проговорил он, отводя взгляд.

Он беспардонно врал. Это было видно невооруженным взглядом. Да он и не пытался этого скрыть.

— Ты что же, скотина, нам лапшу на уши вешаешь?! — «возмутился» я. За кого нас держишь? За дешевых фраеров? Не возбуждай Мылыша. Он этого не любит. Верно, Малыш?

— Да я ему, суке, пасть порву! — взревел Шилов громче пожарной сирены и угрожающи оскалил зубы.

Гундявый вновь крупно затрясся тщедушным телом, заплакал, заскулил виновато, будто щенок наделавший лужу в коридоре, и, давась слезами и соплями, жалобно проговорил:

— Пожалейте, корешки! Меня ж за это пришьют, в натуре!

Моя интуиция сделала стойку, словно спаниель, почуявшая знакомый запах. И я понял, что сейчас услышу ответ на главный вопрос.

— Этот нож ты отдал Тугрику? — неожиданно для себя спросил я.

— А откуда ты… — вновь удивился Гундявый и даже на какое-то время перестал плакать. Но потом заревел пуще прежнего. Смотреть на него было неприятно, даже противно.

— А ну отвечать, козел! — пуще прежнего заревел Роман.

А я уже и без того знал, каким будет ответ Гундявого. Кто-то умненький пытался соорудить мне фигуру из трех пальцев. И это ему почти удалось. А ещё понял, что это не Тугрик. Он бы до этого не допер. Определенно. За ним стоял кто-то более крутой и сообразительный.

— Да. Тугрику, — чуть слышно пролепетал вконец несчастный Гундявый. Не жить мне теперь. Он меня предупредил — если кому сквозану, он меня замочит.

— Успокойся, Гундявый. Тугрик не успеет этого сделать, — заверил я его.

— А что вы с ним? — с надеждой спросил он. — Вы его того?

— Нет, нянчится будем. По его милости я лишился таких бабок.

После этих слов Гунтявый заметно приободрился, даже перестал плакать. С уважением взглянул на нас с Шиловым. Подхалимски осклабился.

— Крутые вы кореша!

— Свистуна пришил Тугрик? — спросил я.