Зверь дышит - [79]
Подозреваю, что на меня подспудно влияют стандартные приёмы современной фотографии. И думаю: насколько же проще было сочинителю в прежние времена, когда воображение не было связано бесчисленными визуальными подсказками. Я не даю ссылок, но здесь дам. Не знаю, почему мне так захотелось. Это рассказ Набокова «Ланс». Точней — он был написан по-английски. А перевод — Дмитрия Чекалова. Кто это такой, не знаю. Тоже где-то живёт, работает. Я почти уверен, что сам Набоков не употребил бы здесь слова «визуальный». — Ишь ты! Он «уверен»! А сам-то он кто?
У него вторая производная неправильно вихляет. Ты посмотри: в начале так быстро прибавляется. К апрелю, наоборот, замедлилось. А сейчас, после солнцеворота, хоть и убавляется, но совсем по чуть-чуть, так что ко второму августа (день рождения Михаила Щербакова) едва сдвинется в обратном направлении. Хотя известно, что «Илья-пророк и второй уволок» — час, в смысле… — Ты имеешь в виду число знаков или число слов? — Да всё равно. И то и другое. У него среднее число знаков в слове — константа… — Так вторая производная, говоришь, не похожа? Что ж, пожалуй, это основательная точка для критики. — А то!
А Петра и Павла давно прошли? По сравнению с ними вообще ничтожны любые слова. «Витии многовещанные видим яко рыбы безгласные». Я в церковных помещениях чувствую себя так же неуютно, наверное, как ты — в ресторанах и кафе. «Батюшка, благословите меня на что-нибудь». — «Пойди поссы». /…?/ (Отцу Павлу дать бы за это в репу, недолго думая.) «Ты что, это великий старец! Что он сказал, то обязательно и буквально сделай! Хоть каплю выжми из себя. Иначе — мало ли что. Вдруг рак какой-нибудь». — Ка́к она побежала!
Разнообразные рингтоны мешают проведению литургии. Так написано. Зачем так писать? А однообразные — помогают? Как странно: пареная репа всё же проще пареной рыбы. Рыба Петра, а репа Павла. Вернуться на промысел с братом. Вот тебе и обедня бедняка!
Нет, с антиглобализмом это никак не вяжется. Безответственный мечтатель отвечает на пять баллов. Безответственный мечтатель-хохол. Вот так раз! Во Саратове Тарас… А батька Махно? — Он вообще в гробу бы перевернулся, если б ему сказали про чёрные дыры. Ну да, Гуляй-поле. Гуляй электромагнитное, гуляй гравитационное! Вообще гуляй. Пенроуз-то — он больше математик, чем физик… Насчёт масштабов — есть одна идейка. Такая характеристика как сложность. Если она растёт, то это может происходить только где-то посередине. То есть, значит, идея Эволюции задаёт тебе нормирование масштаба. Если что-то развивается (усложняясь при этом), — ты развиваешься, — значит, это находится здесь. Поэтому и ты здесь оказался. Справа от тебя, допустим, микро, слева — макро. Ни там, ни там ничего не усложняется. Не может.
Стоит нам уверовать в эту возможность, как широко задуманные метафизические заблуждения заменяются несравненно более наивными и робкими. Выявляет чёткую наблюдательную суть озадачивающего, но существенного аспекта квантовой физики: она нелокальна. И потому фотоны в эксперименте Аспекта не могут рассматриваться как независимые сущности… К сожалению, прерывается мысль на ночь. Иногда она приходит новая. Тоже ночью. Но это бывает редко.
За обедом звонит гонг. Иззырэнибоди гоинг? — Ой, ненавижу этих котят мяукающих! Пётр Первый, осматривая парижский Дом инвалидов в то время, как почтенные воины сидели за обедом, налил себе рюмку вина и, сказав: «Ваше здоровье, товарищи!» — выпил до капли. А я, господа, уверен, что Павел Первый сделал бы то же самое. Или почти то же. — То есть выпил бы почти до капли? Нет, это брось. — Десять? Пора ехать. Огромный стол в обыкновенном петербургском столярном вкусе. Олхоня-художник засадил дырки в очки. А во-вторых, бить его не за что. То, что он мудак, — не вина его, а беда. Ну и что? Люди живут, несмотря на то что даже не знают, кто говорит сейчас с ними. Андрюша Зублов, итальянский художник. Вот с этим рисовальщиком сейчас никто не сравнится. Десять, говоришь? И тут мне стало не до смеха. Если просто произнести слово «антрополог», то уже станет смешно. Однако поступали так: брали чёрный хлеб немного и отряхивали электрической силой. И грибочков туда, грибков, да?
Свинушки — в смысле, всякое это дуньё — подложили нам свинью: пока мы шли, они скисли в корзинке. А сухопейки вообще зачервивели с ножек. Рисуешь пейзаж — рисуй антураж. Энтузиазм вспых и погаснул. Хануткина одежда — позорище. А сама она — торжище. Это про неё он сказал — «богемная бабина»? Вот уж глупость! «Законченная деревенщина». Как это может быть? Либо тонкий оксюморон, либо вовсе неряшливое, тупое словоупотребление. Ведь деревенщина — это начальное состояние, не конечное.
Эти упражнения вскоре переходят в словесную плоскость. Основой их становится искусство каламбура, подменяющее собою мысль. Ассонансы между терминами, созвучия и двусмысленности. Постепенно всё это превращается в исходный материал для спекулятивного театрального действия (спектакля). И то, насколько эти каламбуры удачны, является критерием ценности философского труда.
Его спросили в интервью: «А отрицалово вас уважало?» — «Я не видел, — говорит, — в своей жизни никакого настоящего
Есть писатели, которым тесно внутри литературы, и они постоянно пробуют нарушить её границы. Николай Байтов, скорее, движется к некоему центру литературы, и это путешествие оказывается неожиданно бесконечным и бесконечно увлекательным. Ещё — Николай Байтов умеет выделять необыкновенно чистые и яркие краски: в его прозе сентиментальность крайне сентиментальна, печаль в высшей мере печальна, сухость суха, влажность влажна — и так далее. Если сюжет закручен, то невероятно туго, если уж отпущены вожжи, то отпущены.
Николай Байтов родился в 1951 году в Москве, окончил Московский институт электронного машиностроения. Автор книг «Равновесия разногласий» (1990), «Прошлое в умозрениях и документах» (1998), «Времена года» (2001). В книге «Что касается» собраны стихи 90-х годов и начала 2000-х.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Стихотворение Игоря Шкляревского «Воспоминание о славгородской пыли», которым открывается февральский номер «Знамени», — сценка из провинциальной жизни, выхваченная зорким глазом поэта.Подборка стихов уроженца Петербурга Владимира Гандельсмана начинается «Блокадной балладой».Поэт Олег Дозморов, живущий ныне в Лондоне, в иноязычной среде, видимо, не случайно дал стихам говорящее название: «Казнь звуколюба».С подборкой стихов «Шуршание искр» выступает Николай Байтов, поэт и прозаик, лауреат стипендии Иосифа Бродского.Стихи Дмитрия Веденяпина «Зал „Стравинский“» насыщены музыкой, полнотой жизни.
Роман в письмах о запретной любви двух женщин на фоне одного из самых мрачных и трагических периодов в истории России — 1930–1940-х годов. Повествование наполнено яркими живыми подробностями советского быта времен расцвета сталинского социализма. Вся эта странная история началась в Крыму, в одном из санаториев курортного местечка Мисхор, где встретились киевлянка Мура и москвичка Ксюша…В книге сохранены некоторые особенности авторской орфографии и пунктуации.Николай Байтов (р. 1951) окончил Московский институт электронного машиностроения.
Роман Михаила Енотова — это одновременно триллер и эссе, попытка молодого человека найти место в современной истории. Главный герой — обычный современный интеллигент, который работает сценаристом, читает лекции о кино и нещадно тренируется, выковывая из себя воина. В церкви он заводит интересное знакомство и вскоре становится членом опричного братства.
Деньги можно делать не только из воздуха, но и из… В общем, история предприимчивого парня и одной весьма необычной реликвии.
События повести не придуманы. Судьба главного героя — Федора Завьялова — это реальная жизнь многих тысяч молодых людей, преступивших закон и отбывающих за это наказание, освобожденных из мест лишения свободы и ищущих свое место в жизни. Для широкого круга читателей.
«Узники Птичьей башни» - роман о той Японии, куда простому туристу не попасть. Один день из жизни большой японской корпорации глазами иностранки. Кира живёт и работает в Японии. Каждое утро она едет в Синдзюку, деловой район Токио, где высятся скалы из стекла и бетона. Кира признаётся, через что ей довелось пройти в Птичьей башне, развенчивает миф за мифом и делится ошеломляющими открытиями. Примет ли героиня чужие правила игры или останется верной себе? Книга содержит нецензурную брань.
Не теряй надежду на жизнь, не теряй любовь к жизни, не теряй веру в жизнь. Никогда и нигде. Нельзя изменить прошлое, но можно изменить свое отношение к нему.
«Сказки из Волшебного Леса: Находчивые Гномы» — третья повесть-сказка из серии. Маша и Марис отдыхают в посёлке Заозёрье. У Дома культуры находят маленькую гномиху Макуленьку из Северного Леса. История о строительстве Гномограда с Серебряным Озером, о получении волшебства лепреконов, о биостанции гномов, где вылупились три необычных питомца из гигантских яиц профессора Аполи. Кто держит в страхе округу: заморская Чупакабра, Дракон, доисторическая Сколопендра или Птица Феникс? Победит ли добро?
Собрание всех рассказов культового московского писателя Егора Радова (1962–2009), в том числе не публиковавшихся прежде. В книгу включены тексты, обнаруженные в бумажном архиве писателя, на электронных носителях, в отделе рукописных фондов Государственного Литературного музея, а также напечатанные в журналах «Птюч», «WAM» и газете «Еще». Отдельные рассказы переводились на французский, немецкий, словацкий, болгарский и финский языки. Именно короткие тексты принесли автору известность.
Пространство и время, иллюзорность мира и сновидения, мировая история и смерть — вот основные темы книги «Персона вне достоверности». Читателю предстоит стать свидетелем феерических событий, в которых переплетаются вымысел и действительность, мистификация и достоверные факты. И хотя художественный мир писателя вовлекает в свою орбиту реалии необычные, а порой и экзотические, дух этого мира обладает общечеловеческими свойствами.
Повесть — зыбкий жанр, балансирующий между большим рассказом и небольшим романом, мастерами которого были Гоголь и Чехов, Толстой и Бунин. Но фундамент неповторимого и непереводимого жанра русской повести заложили пять пушкинских «Повестей Ивана Петровича Белкина». Пять современных русских писательниц, объединенных в этой книге, продолжают и развивают традиции, заложенные Александром Сергеевичем Пушкиным. Каждая — по-своему, но вместе — показывая ее прочность и цельность.
Новая книга рассказов Романа Сенчина «Изобилие» – о проблеме выбора, точнее, о том, что выбора нет, а есть иллюзия, для преодоления которой необходимо либо превратиться в хищное животное, либо окончательно впасть в обывательскую спячку. Эта книга наверняка станет для кого-то не просто частью эстетики, а руководством к действию, потому что зверь, оставивший отпечатки лап на ее страницах, как минимум не наивен: он знает, что всё есть так, как есть.