Зверь - [28]

—     Возможно, факультет в Тулузе принимал экзаме­ны и у других слепоглухонемых кандидатов, представ­ленных институтом в Санаке?

—        Именно так, господин председатель. До Жака Вотье мы выдали диплом шести кандидатам о сдаче двух экзаменов и дипломы бакалавров философии и математики — трем кандидатам. Вместе с Жаком Вотье это в общей сложности десять слепоглухонемых канди­датов за двадцать лет.

—       Вы знакомы с директором института в Санаке мсье Ивоном Роделеком?

—       Побывав на приеме экзаменов у Жака Вотье, я посчитал долгом лично отправить письмо мсье Роделеку и поздравить его с замечательными — скажем даже, не­обыкновенными— результатами. Мсье Роделек ответил мне и пригласил побывать у него в институте. Я отпра­вился туда вместе с двумя коллегами с естественнона­учного и юридического факультетов. Мы были восхище­ны применяющимися там методами. Я и мои коллеги вернулись из Санака с редким ощущением того, что мы наконец встретили гениального воспитателя. Невозмож­но рассказать, сколько терпения нужно было мсье Роделеку, чтобы применить на практике свой метод, в сущности экспериментальный, выводя своих подопеч­ных из глубокого мрака, в который они погружены с рождения.

—     Мсье Роделек высказывал вам свое мнение о Жа­ке Вотье?

—        Он считал, что Жак Вотье, девятнадцатый по счету слепоглухонемой из воспитанных им за пятьдесят лет, намного превосходил способностями всех его преж­них учеников. Он его очень хвалил и даже спросил меня в тот день: «Что подумали бы на факультете, если бы этот девятнадцатилетний юноша стал известным писа­телем?» Помню, что я ему ответил тогда: «Это было бы удивительно, но есть ли у него для этого способности?» Мсье Роделек без колебаний заверил: «Есть». Появление три года спустя «Одинокого» подтвердило, что директор института не ошибался.

—    Можно узнать ваше мнение об этой книге?

—      Если смотреть на нее с точки зрения психологии слепоглухонемых от рождения, то эта книга во всех от­ношениях замечательная. Она хорошо написана. Авто­ра разве что можно упрекнуть в том упорстве, с кото­рым он изображает монстрами нормальных, окружаю­щих героя людей. Это не согласуется с принципами жизни и в особенности с бесчисленными проявлениями доброты, свидетелем которых он был в течение двена­дцати лет, проведенных в Санаке.

—      Свидетель полагает, что этот роман написан че­ловеком умным и проницательным? — спросил генераль­ный адвокат Бертье.

—    Более того! — подчеркнул декан.— «Одинокий» — произведение человека неординарного.

—      Выражая благодарность господину декану Марнею,— продолжал генеральный адвокат, — давшему по­казания, авторитетность которых несомненна, я очень хотел бы обратить внимание господ присяжных на тот факт, неопровержимо теперь доказанный, что обвиняе­мый не только отдает себе отчет в малейших своих по­ступках, но и как человек исключительного ума их об­думывает. И в особенности мы хотим подчеркнуть тот факт, что не следует обманываться внешностью Жака Вотье. Что он зверь — мы не сомневаемся в этом ни од­ной минуты, сам характер преступления это доказыва­ет, но мы должны добавить, что это умный и хитрый зверь. Поэтому мы вправе заключить, что преступление, совершенное на «Грассе», заранее долго обдумывалось, было умышленным, преступник осознавал последствия.

—      Выводы, сделанные господином генеральным ад­вокатом,— сказал Виктор Дельо,— кажутся преждевре­менными. Разумеется, редкий ум Вотье не вызывает ни­какого сомнения, но нет никаких оснований считать, что он употребил свой дар на совершение преступления.

—       Суд благодарит вас, господин декан,— сказал председатель.— Пригласите следующего свидетеля.

Свидетеля вел к барьеру швейцар, так как тот был слепым.

—     Ваше имя?

—    Жан Дони.

—     Время и место рождения?

—      Двадцать третьего ноября тысяча девятьсот два­дцатого года, Пуатье.

—     Ваша профессия?

—    Органист в соборе в Альби.

—      Мсье Дони, — начал председатель, — в течение одиннадцати лет вы были товарищем по учебе и другом юности Жака Вотье в институте в Санаке. Вы сами вы­звались быть свидетелем на суде, когда узнали из га­зет о преступлении, в котором обвиняется ваш бывший друг. Вы утверждали в разговоре со следователем, что можете сообщить очень важные сведения об обвиняе­мом. Суд слушает вас.

—      Господин председатель, могу сказать, что в тече­ние первых шести лет пребывания Жака Вотье в Санаке я был его лучшим другом. Когда он прибыл в институт, я считал его гораздо более несчастным, чем сам, — я только слепой. Я мог говорить и обладал очень разви­тым слухом. Он был моложе меня на три года. В тече­ние первого года директор института мсье Роделек за­нимался с ним только сам, а потом вызвал меня и ска­зал: «Я заметил, что ты интересуешься успехами своего младшего товарища и что ты добр к нему. Поэтому те­перь, когда он знает дактилологическую азбуку и алфа­вит Брайля, вы будете вместе гулять, играть и даже за­ниматься, потому что он уже освоил различные способы общения». Начиная с этого дня я стал в некотором ро­де ближайшим помощником мсье Роделека, и так про­должалось в течение шести лет, пока Жак не достиг семнадцатилетнего возраста. Тогда меня заменили той, которая через шесть лет вышла за него замуж. Должен сказать, что прибытие Соланж Дюваль с матерью про­извело дурное впечатление в институте, где до тех пор не появлялась ни одна женщина. Хотя я убежден, что директор, мсье Роделек, пригласил Соланж Дюваль с самыми лучшими намерениями.