Звенья и зёрна - [11]

Женский в переводе на мужской,

Трезвый в переводе на кабацкий,

Гениальный стих — на никакой?

Тайну бережет первоисточник,

Точно балерина — позвоночник.

Занавес

За спиною не падает занавес.

Оглянись —

      на безмолвный запрос

все, что было,

      на сцене заново

возникает подряд и вразброс.

Но всегда перед носом — занавес,

эта пьеса вперед не видна.

Проступает ли радость, как зарево,

или кровь —

      как сквозь марлю бинта?

Не один бросался на занавес,

как на штурм лотерейных удач,

но предательски

      перед глазами

матадор

      полощет свой плащ…

Кто-то ищет зазор среди заповедей,

подсмотреть — старается зря,

кто целует краешек занавеса,

за молчание благодаря,

но художник не знает зависти,

верный замыслам вещего сна,

вдаль глядит

      и не видит занавеса,

как не видит в кино полотна…

Мастер

1

— Молодой был, красивый и ярый,

было творчество и торжество,

а теперь он настолько старый,

точно он никогда ничего…

Налетало ли дерзкое чувство,

обдавая прибоем его?

— Но взыскательней, строже искусство

и все выше его мастерство,

с тихой мудростью тысячелетней

создает каждый стих как последний,

удивляясь ему

как единственному…

Сын природы, невидимо юн,

он летает во сне — этот горный валун.

Улыбается старый колдун.

2

Суждено горячо и прощально

повторять заклинаньем одно:

нет, несбыточно, нереально,

невозможно, исключено…

Этих детских колен оголенность,

лед весенний и запах цветка…

Недозволенная влюбленность —

наваждение, астма, тоска.

То ли это судьба ополчается,

то ли нету ничьей вины…

Если в жизни не получается,

хоть стихи получаться должны.

Комом в горле слова, что не сказаны,

но зато не заказаны сны…

Если руки накрепко связаны,

значит, крылья пробиться должны.

«…но пуля Дантеса…»

* * *

      …но пуля Дантеса

на смену поэта повергнутого

на сцену вызвала Лермонтова —

такая вот пьеса.

Но что за финал,

когда не нашлось современника

спросить с того соплеменника,

что руку на своего

      поднимал!

И с тех пор уже

не от француза

погибала русская муза…

Роль

Защитилась тогда от поэта,

отстояла себя…

      Гору лет

после выстрела из пистолета

перешла —

      продолжения нет.

Защитилась,

      себя отстояла,

родилась, мол, актрисой на свет,

но актриса тогда почему-то

за минуту,

      за четверть минуты

до финала

      в лицо не узнала

настоящую роль…

      Застрелился поэт.

Говорили потом:

      ухватился

за отказ — в оправданье себе,

застрелился поэт,

      уклонился

от того, что чернело в судьбе,

упредил середину тридцатых,

с женским именем гибель связал,

написал он, что нет виноватых,

отчего погибал —

      не узнал,

потому в полный рост, как бывало,

молодой, упоенный Москвой,

он на площади

      весь из металла

с непокрытой стоит головой,

но в глазах у нее

      и сегодня:

дымка пороха… стон…

      и опять —

с пулей в сердце

      он голову поднял,

смотрит,

      силится что-то сказать…

«Они любили друг друга…»

* * *

Они любили друг друга

и оба с собою покончили…

Правда, он застрелился почти на глазах у другой,

а она полстолетья еще погодила

и многих еще любила,

но все-таки верно лишь то, что в стихах:

Маяковский и Лиля.

«Стариковский семейный досуг…»

* * *

Стариковский семейный досуг

ставит ту же пластинку на круг.

Ах, какая привычная мука

повторяться от звука до звука,

завтра снова вчерашняя скука,

лишь бы только не помнить, что вдруг —

та последняя в мире разлука…

«Страсть не зря укротилась…»

* * *

Страсть не зря укротилась —

Горек привкус предела.

Будущее укоротилось,

Сущее потускнело.

Оно и в зное и в стуже

Все хуже, по мнению старцев.

Не спорь.

      Мир становится хуже,

Чтоб легче с ним было расстаться.

«Ожил в сумерках магнитофон…»

* * *

Ожил в сумерках магнитофон,

ленту старую сводит судорога,

воскресает веселая сутолока,

хохот, тост, хрусталя перезвон,

голоса…

      словно чертик из ящика,

прямо в комнату — праздничный час.

Чудеса! Только в то настоящее

не пускают из этого нас.

Там не ведают все, что последует.

Мы-то знаем.

      Пускать нас не следует.

Еще раз прокрути,

      еще раз…

«Пространства и времени нет…»

* * *

Пространства и времени нет

для памяти.

      Память — арена,

где вольно направленный свет

из тьмы вырывает мгновенно

любой по желанью сюжет.

Но старость — обратная смена,

и детство, как купол вселенной,

свободной от боли и бед,

растет и встает постепенно

над жизнью, над сценою лет.

«Ты умнеешь год от году…»

* * *

Ты умнеешь год от году,

постигая жизнь с исподу,

недоверием к восходу

обставляешь свой уход.

Эта мудрость — не поется,

поздней правдою зовется,

в срок просроченный дается,

впрок живущим не идет.

Это выгоревший уголь,

наступление песка,

эта мудрость — жизни убыль,

белый холод ледника.

«Есть беспамятства ученье…»

* * *

Есть беспамятства ученье,

Где не храм, а кабинет.

Есть секрет переключенья,

Отключения завет.

Дело сделано, и — к черту!

Отводи скорей глаза.

День ушедший перечеркнут,

Вспоминать его нельзя.

Никаких итогов зряшных!

След стирает пустота.

Совесть, враг всех дел вчерашних,

Исторически чиста!

«И возраст, и авторитет…»

* * *

И возраст, и авторитет,

И располагающий вид…

Заходит он в свой кабинет,

Уверен, умен, деловит.

И личный решился вопрос,

Хватило уменья и сил,

И женщину он перерос,

Которую боготворил…

Как улитка

Как улитка — сладость воли

находил он взаперти:

жизнь опасна, жизнь — как поле