Звенит слава в Киеве - [4]

Вспомнив про ежа, Анна окончательно расстроилась и совсем не слушала, что ещё Илларион говорил. Хоть и любила она ученье, хоть и могла целые часы проводить за книжным чтением, однако ж сегодня было не до того. Никогда прежде не думала Ярославна о будущем.

Казалось, что навсегда останется такая жизнь — девичий терем над отцовским дворцом, шумные, многолюдные улицы Киева, рубленые дома с вышками на кровлях и петушками на оконных наличниках. А кого-кого только не увидишь, идя по улице, где все здороваются с ней, Анной, любимицей киевлян! И мужчины в белых рубахах в красными полосами на рукавах, и бойкие, смеющиеся женщины, у которых пышные, расшитые пёстрыми узорами полотняные рукава красных и синих сарафанов плещутся, словно крылья, а тяжёлые мониста из серебряных монет весело позванивают на груди, и степенные немецкие купцы в широких лисьих шапках… А удивительные люди в пёстрых одеждах с чалмами на головах — арабы и персы — или дикие кочевники в заячьих колпаках… Много разного люда на улицах богатого и знаменитого города!

И покинуть всё это! Ради какого-то неизвестного жениха, которому захочется к ней посвататься? Вот несчастье!

И в который раз пожалела Анна, что не родилась она мальчиком. Ведь сыновья княжеские, хоть и женятся на иноземных, а все дома остаются. Взять хоть отца, Ярослава. Женился на свейской княжне, отдал за неё город Альдейгабург, да и живёт с матушкой в Киеве…

Глубоко задумавшись, девочка безжалостно дёргала золотисто-рыжую, выбившуюся из косы, прядь.

— Ярославна! Ничего ты не слушаешь! — сердито прикрикнул Илларион.

— О женихах размышляет, — ехидно хихикнул Святослав.

Ну, ладно. Ужо покажет ему Анна женихов!

— Завтра не будем учиться. Занят я. А ко следующему разу спрошу про всё, что сегодня говорено! — строго вымолвил, поднявшись, Илларион и, не оглядываясь на вставших, как положено, учеников, быстро вышел.

Глава IV. ИВАН КУПАЛА

Русальная неделя в ночь под Ивана Купалу кончается, когда 24 июня наступает.

Испокон веку на Руси, пока христианства не было, все люди в леса да к рекам шли Купалу встречать. Прыгали через костры для очищения, собирали травы всякие — особую целительную силу они в эту ночь имеют.

Незаметно уйдя под вечер с княжеского двора, Андрей пробирался к знакомой поляне. Коня оставил невдалеке, верхом не проехать было сквозь чащобу.

«Придёт ли? — тревожно думал он. — Не вздумает ли обмануть?»

— Ау! — послышалось издали. — Ау! Ты, что ли, идёшь, Андрей?

— Я, Предславушка, я! — радостно откликнулся мальчик.

В новой белой рубахе стояла у ручья Предслава. Тёмные её волосы покрывал пышный венок, а руки еле удерживали громадный пук цветущих трав.

— Здравствуй! — весело встретила она Андрея. — А я уж, видишь, сколь цветов и трав насобирала!

— И куда тебе столько? — удивился мальчик.

— Ничегошеньки-то ты не знаешь. Каждая травка свою силу имеет. Вот, гляди, цветок «Петров крест» — кому кажется, а иному нет. Трава премудрая. Если найдёшь нечаянно, то верхушку заломи, а её очерти, да на Иванов день и приходи за ней.

— Зачем заламывать?

— А затем, что, коли не заломишь, она перейдёт на иное место, а старое пусто оставит.

— Дивно ты говоришь, Предславушка. Может ли то быть?

— Может, Андрей, может. И не то ещё бывает. Трава «кликун» — так кличет гласом по зорям дважды: «Ух! Ух!». К себе человека не допускает и семя с себя долой скидает, не даёт человеку взять. Корень той травы, как человек, — глаза, руки, ноги. А силу она имеет.

— К чему же сила её?

— К чему хочешь, к тому и годна.

— Эта вот какая травка?

— Разрыв-трава то. От неё всякий узел развязывается.

— Ну, а другие все для чего?

— Каждая для своего дела. Трава «иван» растёт в стреку, на ней два цвета. Видишь — один синий, другой красный. Трава «хленовник» растёт подле рек кустиками, и дух от неё тяжёлый.

Смуглые руки быстро перебирали душистые растения. Андрей с любопытством смотрел на странную девочку.

— А папоротник в Иванову ночь цветёт огнём, и кто его найдет, поймёт язык всякого творения. И зверя, и птицы, и букашки малой…

— Откуда ж ты всё это знаешь?

— От дедушки…

— А дедушка твой кто?

Предслава помолчала, испытующе глядя на Андрея. Не след бы ей про то говорить, да ведь клялся он. И лицо у него ясное, чистое. Такие не предают…

— Волхв он, — тихо сказала девочка, — премудрый волхв…

— Волхв? — испуганно повторил Андрей. — Да разве есть ещё на Руси волхвы?

— Глупый ты, Андрей. Люди христианство твоё для виду лишь принимали, не по своей воле, а верят больше по-старому, как отцы и деды заповедали. Приходят молиться в рощи, в рожь, к священным деревам. И колдуют, и гадают, как в старину.

— А крещенье-то как же?

— А вот как дедушка про то сказывал. Владимир-князь приказал всем к Днепру креститься идти, а кто не придёт, тому казнь принять. Киевлян в реку, как стадо, загоняли. После же того, Великого Перуна к хвосту коня привязав, поволокли с горы в Днепр, а двенадцать приставленных мужей шли рядом и жезлами его тыкали. До самых порогов люди княжеские Перуна провожали, дубинками от берегов отгоняли. Волхвов же многих по княжему велению истребили, смерти предали.

Предслава замолчала, грустно глядя куда-то вдаль. Молчал и Андрей. Вспомнились ему Илларионовы слова: «Увы! Христианская паства ещё лишь малое стадо!» Жаловался учёный священник, что пустуют церкви. Говорил: «Если плясун или скоморох какой позовёт на игрища, на сборища языческие, то все туда радостно устремляются. Если же в церковь позовут, то мы позёвываем, чешемся, говорим, что дождливо аль холодно. На игрищах нет ни крыши, ни защиты от ветра, а в церкви и крыша есть, и воздух приятный, люди же идти туда не хотят, губят свои души».