Звать меня Кузнецов. Я один. - [113]
Число апокрифов о Кузнецове, так же как и число его «друзей», растёт, каждый вспоминает, что, где и после которой рюмки он изрёк, а вот понять, из чего растут его стихи, из чего произрастает его поэзия, эти сакральные начала… к этому же пока никто даже не приблизился.
Уже несколько лет тот же отец Владимир (Нежданов) просит у меня воспоминания эти о Кузнецове. Я говорю ему: трудно мне собраться с мыслями, он ещё слишком во мне сидит, я ещё не ощущаю его мёртвым, ещё спорю с ним, понимаешь? Много моих ровесников и тех, кто моложе меня, умерло в последнее десятилетие, но нет среди них такого, по кому я мерил бы написанное, соотносил бы свои поступки. А с ним я соизмеряю и соотношу, как будто он до сих пор жив.
Беседу вёл Евгений Богачков
Пётр Чусовитин
Мой поэт
>17 ноября по телефону звонит Кузнецов:
— Что делаешь?
— Пишу статью и дошёл до Пушкина…
— Ну и зря. В 1921 году вымели всех дворян, и вместе с выметенной дворянской культурой кончился и Пушкин. Пушкин, конечно, гений, это непоколебимо ясно, поэзия ведь не умирает, как никогда не погибает и народ, но он остался в сложном закате дворянской культуры XIX века, и, заметь, с XIX века не было сказано ни одного нового слова о Пушкине. Пушкин — это наше прошлое, он как поэт античного типа принадлежит русской античности, в нём мало и христианского, если на то пошло, он как бы вылитый античный монолит. И он отнюдь не был пророком. А если и был, то что же напророчил? Движение катастрофических событий и сама революция произошли не по Пушкину, не по ведущему внутреннему устремлению этого человека, поэтому его отдельные попытки пророчествовать оказались несостоятельными. Нет-нет, поэта пушкинского типа больше не будет. Это личность именно поэтическая, а не социальная. Вот так, дорогой мой.
Мы, русские, ещё не выработали нового цвета культуры, сравнимого с Пушкиным, а пока быдло, говоря по-польски, или мужичьё, творит, так сказать, что попало, ибо ведь нужно как-то утвердиться перед громадным океаном неизвестности.
Зайдя через некоторое время в мастерскую и найдя на столе записанный с его слов текст, приписывает своей рукой:
«Революцию напророчил пушкинский „пророк“ своим змеиным глаголом. (Ю. К.)».
Кузнецов, будучи в сильном подпитии, полузакрыв глаза, сидит за столом и, как бы пересиливая себя, не всегда впопад говорит:
— …Да, уровень вершин — почти оксюморонное, плохое словосочетание. Уровень есть у плоскости: у-ровень… то есть ровно. «Уровень Шекспира» звучит как нелепость… как цветаевское «бездна пролегла», то есть без дна… но вертикаль же не может пролегать… То, что декабристов повесили, даже школьник знает. Ну повесили. И всё?.. Философы так и не договорились — есть время или нет… придурки полагают, что есть только настоящее. «Дон Кихот» — нигилистический роман, положение спасает Санчо Панса. Хвалят пародию на рыцарский роман, а мне на что пародии?.. Мне оригинал подавай… Всё в этом мире приходится восстанавливать… Но ведь этого мало. Надо двигать! «Цыганская венгерка» — апология распада без начала и конца с преобладанием женской стихии, омутной, как сама жизнь… моя пташечка… с голубыми ты глазами, моя душечка… всё это для несчастных падших женщин — расслабление и распад…
У Рубцова всё-таки чувствуется подлинная обречённость. Это уже кое-что… А кое-что — это всё. Притом он очень целомудренен, себя не выпячивает. Только не надо касаться непонятных законов… «путь без веры гонимых к югу журавлей» — здесь он как плохой студент. У Рубцова главный завет: «Россия, Русь, храни себя, храни». Почему такая энергия? По словам всё облачно… Россия — Русь… если судить отрешённо филологически, надо сократить, но сила афористического заклинания «Спаси и сохрани!» такова, отлитая формула действует настолько безотказно, что вся проза пошла под этим знаком. Но я ещё в институте скептически относился к Рубцову. То, что он пишет, слышали все, он только схватил глубже других… А в наше время это невозможно.
Я уже не могу быть вторым. Это для меня слишком сложно. Нет уже никого. Если я не скажу, то кто же скажет? Мне говорили: Пастернак — самый культурный последний поэт. А что толку, если его шибко культурное знание ничем себя не обнаруживает. Сумел ли он выразить своё знание в русском слове? Он знал всё как человек, но не как поэт. Фет тоже перекладывал идеи Шопенгауэра, но складывались рассудочно-мёртвые стихи. Пастернак больше делал умное лицо.
Тот же Рубцов, может, что-то и не знал, но чувствовал Тютчева, чувствовал Россию, чувствовал Богом данным чувством и этим отличался от растений и столбов телеграфных… Ну кто-то что-то знал, и что? Он, может, и знал как информацию. Еврей Экклезиаст, полагавший, что всякое знание умножает скорбь, перепутал знание с информацией, опустошающей человека. Знание же не тягостно, а радостно и благостно.
Крупный талант не попал в тюрьму. Корниловское «Я помню тот Ванинский порт…» — не Франсуа Вийон. Меня посади — рассвирепевший Кузнецов такое понапишет… Нет, поэта нельзя сажать — он отомстит. Вот Франсуа Вийон… У Мандельштама «Где вы четверо славных ребят из железных ворот ГПУ» — поразительные по расхристанности строчки… У Межирова трёхплановая речь, он пишет сразу для одного, для другого и для третьего: в рубцовском стихотворении «Потонула во тьме незнакомая пристань…» он усмотрел «гонимый народ» и, следуя своей привычке писать трёхслойные стихи с тайным тройным смыслом, говорит: «Ну почему вы, по примеру Рубцова, никогда ничего не напишете о гонимом еврейском народе?..»
Третье издание руководства (предыдущие вышли в 2001, 2006 гг.) переработано и дополнено. В книге приведены основополагающие принципы современной клинической диетологии в сочетании с изложением клинических особенностей течения заболеваний и патологических процессов. В основу книги положен собственный опыт авторского коллектива, а также последние достижения отечественной и зарубежной диетологии. Содержание издания объединяет научные аспекты питания больного человека и практические рекомендации по использованию диетотерапии в конкретных ситуациях организации лечебного питания не только в стационаре, но и в амбулаторных условиях.Для диетологов, гастроэнтерологов, терапевтов и студентов старших курсов медицинских вузов.
Этот учебник дает полное представление о современных знаниях в области психологии развития человека. Книга разделена на восемь частей и описывает особенности психологии разных возрастных периодов по следующим векторам: когнитивные особенности, аффективная сфера, мотивационная сфера, поведенческие особенности, особенности «Я-концепции». Особое внимание в книге уделено вопросам возрастной периодизации, детской и подростковой агрессии.Состав авторского коллектива учебника уникален. В работе над ним принимали участие девять докторов и пять кандидатов психологических наук.
В шпаргалке в краткой и удобной форме приведены ответы на все основные вопросы, предусмотренные государственным образовательным стандартом и учебной программой по дисциплине «Семейное право».Рекомендуется всем изучающим и сдающим дисциплину «Семейное право».
В шпаргалке в краткой и удобной форме приведены ответы на все основные вопросы, предусмотренные государственным образовательным стандартом и учебной программой по дисциплине «Налоговое право».Книга позволит быстро получить основные знания по предмету, повторить пройденный материал, а также качественно подготовиться и успешно сдать зачет и экзамен.Рекомендуется всем изучающим и сдающим дисциплину «Налоговое право» в высших и средних учебных заведениях.
В шпаргалке в краткой и удобной форме приведены ответы на все основные вопросы, предусмотренные государственным образовательным стандартом и учебной программой по дисциплине «Трудовое право».Книга позволит быстро получить основные знания по предмету, повторить пройденный материал, а также качественно подготовиться и успешно сдать зачет и экзамен.Рекомендуется всем изучающим и сдающим дисциплину «Трудовое право».
В шпаргалке в краткой и удобной форме приведены ответы на все основные вопросы, предусмотренные государственным образовательным стандартом и учебной программой по дисциплине «Международные экономические отношения».Книга позволит быстро получить основные знания по предмету повторить пройденный материал, а также качественно подготовиться и успешно сдать зачет и экзамен.Рекомендуется всем изучающим и сдающим дисциплину «Международные экономические отношения» в высших и средних учебных заведениях.
В этом сборнике собраны воспоминания тех, чье детство пришлось на годы войны. Маленькие помнят отдельные картинки: подвалы бомбоубежищ, грохот взрывов, длинную дорогу в эвакуацию, жизнь в городах где хозяйничал враг, грузовики с людьми, которых везли на расстрел. А подростки помнят еще и тяжкий труд, который выпал на их долю. И красной нитью сквозь все воспоминания проходит чувство голода. А 9 мая, этот счастливый день, запомнился тем, как рыдали женщины, оплакивая тех, кто уже не вернётся.
Кто она — секс-символ или невинное дитя? Глупая блондинка или трагическая одиночка? Талантливая актриса или ловкая интриганка? Короткая жизнь Мэрилин — сплошная череда вопросов. В чем причина ее психической нестабильности?
На основе документальных источников раскрывается малоизученная страница всенародной борьбы в Белоруссии в годы Великой Отечественной войны — деятельность партизанских оружейников. Рассчитана на массового читателя.
Среди деятелей советской культуры, науки и техники выделяется образ Г. М. Кржижановского — старейшего большевика, ближайшего друга Владимира Ильича Ленина, участника «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», автора «Варшавянки», председателя ГОЭЛРО, первого председателя Госплана, крупнейшего деятеля электрификации нашей страны, выдающегося ученогонэнергетика и одного из самых выдающихся организаторов (советской науки. Его жизни и творчеству посвящена книга Ю. Н. Флаксермана, который работал под непосредственным руководством Г.
Дневник, который Сергей Прокофьев вел на протяжении двадцати шести лет, составляют два тома текста (свыше 1500 страниц!), охватывающих русский (1907-1918) и зарубежный (1918-1933) периоды жизни композитора. Третий том - "фотоальбом" из архивов семьи, включающий редкие и ранее не публиковавшиеся снимки. Дневник написан по-прокофьевски искрометно, живо, иронично и читается как увлекательный роман. Прокофьев-литератор, как и Прокофьев-композитор, порой парадоксален и беспощаден в оценках, однако всегда интересен и непредсказуем.
Билл Каннингем — легенда стрит-фотографии и один из символов Нью-Йорка. В этой автобиографической книге он рассказывает о своих первых шагах в городе свободы и гламура, о Золотом веке высокой моды и о пути к высотам модного олимпа.