Зрячая ночь. Сборник - [44]
И почему теперь мы сидим за столом, натянуто улыбаясь, держась за руки, как в самых дурацких фильмах, вместо того, чтобы выплакать, выкричать всю эту боль?
Может быть, потому что нормальные люди не вопят, когда им больно? Они молчат, смиряясь с измененной реальностью, морщатся, может, немного плачут, провожая родных в последний путь. А потом живут дальше, будто ничего и не случилось. Потому что жизнь их подчинена законам. Законам природы в том числе. А значит, в смерти нет ничего ничего необычного или такого уж важного. Ничего, что нужно знать неуравновешенной внучке очередного старика, умершего от времени, которое он прожил.
— И он совсем не мучился… Так что… нужно просто принять, понимаешь? — Все это время, пока я пыталась поймать темп дыхания, только бы истерика, начинающаяся во мне, стихла, мама говорила со мной ровным голосом. — И на похоронах он был таким спокойным, да, Миш? Очень умиротворенным…
Миша молчал, продолжая комкать полотенце. Мамин голос наполнял комнату, она твердила, что дедушка был таким стареньким, и это могло произойти в любой момент. А у меня в памяти сразу вспыхивало, как легко дед поднимался на четвертый этаж, презрительно цыкая на любые слова о лифте. Мама уверяла, что дед почувствовал скорый конец, потому уехал в деревню, потому и не продал этот дом, хотя мог, словно дедушка был кошкой, сбегающей прочь от хозяев, чтобы сдохнуть в канаве.
На каждое мамино слово я могла бы отыскать тысячу опровержений. Мне хотелось напомнить ей, как дед повторял, что мечтает понянчить правнуков, и что город наш куда приспособленнее для старости, чем деревня. А значит, ничего он не планировал — ни уезжать, ни умирать в одиночестве. Потому что он любил нас. Потому что он любил ее, свою дочку, нашу с Мишкой маму. Потому что у нас никого и не было кроме друг друга. Это дед нам внушил с самого малого возраста. А своих не гонят от порога, чтобы умереть в одиночестве. Кто угодно, только не наш дед.
Но вместо всех этих правильных слов, я вспоминала, как мы последний раз говорили с ним. Прямо тут, за этим столом, на который я оперлась лбом, который я скребла скорченными пальцами, разбитая, пьяная, уничтоженная собственной глупостью. Демонами, бушующими во мне.
— Ничего, Тоська, — сказал дед, опускаясь на соседний стул. — Это в тебе молодость лютует. Дорогу свою найти, место свое… Это сложно. Куда сложнее, чем все, что потом человека ждет. Первый шаг — он самый главный.
— Я не могу, дед, я не могу так больше… — хрипела я, не чувствуя сорванное от плача горло. — Не могу больше… Лучше сдохнуть.
— Это ты брось! — Он хлопнул ладонью по столу. — Чтобы не слышал больше такой глупости. Ты что ж думаешь, сдаться — лучший выход? Ничего подобного. Так только хуже. И тебе, и тем, кто останется. Ничего толкового не сделала, а уже, гляди-ка…
Даже не поднимая головы, я чувствовала, как он хмурит брови, вытягивает морщинистую шею, похожий на старую черепаху. Он всегда так делал, когда расстраивался и волновался.
— А что делать теперь? Мишка меня никогда не простит…
— Простит. Он тебе брат. Родная кровь все смоет. Время пройдет, и забудется. Все забывается.
— Даже… такое? — Я медленно выпрямилась, шмыгнула носом, чувствуя себя маленькой девочкой, которая принесла в дневнике двойку, а теперь поняла, что и ее можно исправить.
— И не такое. Уж поверь. Если любишь человека, если породнился с ним… То все простишь. — Дед покачал головой, кашлянул, вспоминая что-то свое. — И тебя Мишка простит. Ты, главное, не дави на него.
— Он меня видеть не хочет, дедушка. — Я судорожно вдохнула, сдерживая новый приступ плача. — На звонки не отвечает… Он меня ненавидит…
— Ненависть, Тось, слишком сильное слово. Никогда его не произноси без повода. Мишка парень разумный. Погорюет и простит.
Дедушка сидел рядом, мягкий и теплый. Встревоженный и грустный, но живой. Я точно помнила, как поднималась и опускалась его грудь в полосатой рубашке, когда он поднялся, подошел ко мне и обнял.
— Горюшко ты мое. Вон, дрожишь вся. Надо себя в руки взять. Будет ночь, будет и новый день.
— И что мне делать завтра? — Я прижалась щекой к его плечу, вдохнула запах дома, и от него мне еще сильнее захотелось плакать. — Как теперь вообще жить, дед?
— Как, как?.. — Он помолчал, раздумывая. — Может, поехать тебе куда-нибудь? На время, а?
— Поехать? — предложение было неожиданным, но оно походило на выход. — Может, и правда, а? В деревню, например…
Я даже представила себе, как заживу в старом доме, расчищу садик, посажу цветы, буду есть яблоки прямо с ветки. Но дед вдруг отстранил меня, словно я сказала глупость.
— Зачем в деревню? — Он нахмурился и стал похож на рассерженного старого пса. — Придумала тоже… Глухомань эта.
— Мне и нужна сейчас… глухомань. Чтобы ни одной знакомой рожи, тишина и покой… Дед, давай я в деревню поеду. Там же дом, там же хорошо…
— Ничего там хорошего нету. Одна алкашня по кустам шастает.
Это было грубо. На самом деле грубо. И дедушка это понимал. Я сжалась от стыда под его суровым взглядом. Дура дурой, решила, что жизнь в спивающейся глубинке подойдет, когда у самой проблем с алкоголем хоть отбавляй.
Ученица школы кино Кира Штольц мечтает съехать от родителей. Оператор Тарас Мельников надеется подзаработать, чтобы спасти себя от больших проблем. Блогер Слава Южин хочет снять документальный фильм о заброшке. Проводник Костик прячется от реальности среди стен, расписанных граффити. Но тот, кто сторожит пустые этажи ХЗБ, видит непрошеных гостей насквозь. Скоро их страхи обретут плоть, а тайные желания станут явью.
У Михаила Тетерина было сложное детство. Его мать — неудачливая актриса, жестокая и истеричная — то наряжала Мишу в платья, то хотела сделать из него настоящего мужчину. Чтобы пережить этот опыт, он решает написать роман. Так на свет появляется звезда Михаэль Шифман. Теперь издательство ждет вторую книгу, но никто не знает, что ее судьба зависит от совсем другого человека. «Выйди из шкафа» — неожиданный и временами пугающий роман. Под первым слоем истории творческого кризиса скрывается глубокое переживание травмирующего опыта и ужаса от необходимости притворяться кем-то другим, которые с каждой главой становятся все невыносимее.
«Брат болотного края» — история патриархальной семьи, живущей в чаще дремучего леса. Славянский фольклор сплетается с современностью и судьбами людей, не знающими ни любви, ни покоя. Кто таится в непроходимом бору? Что прячется в болотной топи? Чей сон хранят воды озера? Людское горе пробуждает к жизни тварей злобных и безжалостных, безумие идет по следам того, кто осмелится ступить на их земли. Но нет страшнее зверя, чем человек. Человек, позабывший, кто он на самом деле.
Хотите услышать историю вечного девственника и неудачника? Так слушайте. Я сбежал в Москву от больной материнской любви и города, где каждый нутром чуял во мне чужака. Думал найти спасение, а получил сумасшедшую тетку, продавленную тахту в ее берлоге и сны. Прекрасные, невыносимые сны. Они не дают мне покоя. Каждую ночь темные коридоры клубятся туманом, в пыльных зеркалах мелькают чьи-то тени, а сквозь мрак, нет-нет, да прорывается горький плач. Я — Гриша Савельев, вечный девственник и неудачник. Но если кто-то тянется ко мне через сон и зовет без имени, то я откликнусь.
Сборник короткой прозы, объединенной сквозной темой времени. Время здесь и герой, и причина событий, свершающихся с героем, и процесс, несущий в себе все последствия его выборов и решений. Подвластный времени человек теряет себя, оставаясь в итоге один на один с временем, что ему осталось. Взросление приводит к зрелости, зрелость — к старости. Старики и дети, молодые взрослые и стареющие молодые — время ведет с каждым свою игру. Оно случается с каждым, и это объединяет нас. Потому что все мы когда-нибудь тоже.
Две женщины — наша современница студентка и советская поэтесса, их судьбы пересекаются, скрещиваться и в них, как в зеркале отражается эпоха…
Жизнь в театре и после него — в заметках, притчах и стихах. С юмором и без оного, с лирикой и почти физикой, но без всякого сожаления!
От автора… В русской литературе уже были «Записки юного врача» и «Записки врача». Это – «Записки поюзанного врача», сумевшего пережить стадии карьеры «Ничего не знаю, ничего не умею» и «Все знаю, все умею» и дожившего-таки до стадии «Что-то знаю, что-то умею и что?»…
У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.