Зримая тьма - [51]

Вертолет, повисев над нами несколько минут, стал тихонько удаляться. Он медленно поплыл по воздушному мостику, перекинутому между нашим лагерем и Эль-Милией, и растаял в небе.

Быстрым шагом к нам подошел Джи Джи.

— Похоже, что те, кто прилетел на вертолете, даже не сочли нужным приземлиться. Пожалуй, есть основания полагать, что волнения кончились. — Тут он что-то вспомнил. — Да, Стив, не пора ли выпустить наших арабов в уборную? Сарай должен охранять Джонстон. Будьте добры, передайте ему, чтобы он дал им возможность выходить по три-четыре человека. Только надо будет хорошенько присмотреть за ними, пока мы не получим официального уведомления, что власти контролируют положение.

— Значит, вы хотите опять запереть их в сарае?

— На сегодняшний вечер. Ничего страшного, если мы перегнем палку ради их же безопасности. Я буду чувствовать себя спокойнее, зная, что арабы под замком.

Я разыскал Шамуна и вместе с ним направился к сараю. Запирать Шамуна вместе с другими арабами мы не сочли нужным. За пять лет службы в лагере нефтяников он привык носить форму компании, пить виски, дышать кондиционированным воздухом, и единственное, что осталось в нем арабского, был его нос. Джонстон стоял у калитки в окованных железом воротах. Я передал ему распоряжение Джи Джи.

— Джи Джи приказал выпускать их группами по три-четыре человека. Потом они должны вернуться в сарай.

Шамун начал отпирать дверь.

— Разве Шамун один не может этим заняться? — спросил Джонстон.

— Он не сумеет с ними справиться, если здесь не будет кого-либо из нас.

— Хорошо. Но вы представляете, сколько времени займет эта процедура? Каждому из этих парней потребуется по крайней мере полчаса. Они скорее откажутся от еды, чем станут торопиться. Не выпить ли нам сначала по рюмочке, а?

— Идите, идите. Я все сделаю сам.

— Спасибо, дружище. Встретимся в баре.

— Наверно. А теперь, — обратился я к Шамуну, — будешь выводить по пяти человек, сопровождать их в уборную и доставлять обратно. На каждого отводится не больше десяти минут. Если можешь, постарайся сократить процедуру до пяти минут, иначе нам потребуется целая ночь. Понимаешь? Я приму меры, чтобы им как можно скорее доставили ужин.

Арабы пели и плясали, и, когда Шамун открыл дверь, их голоса, приглушенно звучавшие в огромном пустом железном сарае, громким нестройным гулом вырвались наружу.

— Не более чем по пяти человек, — повторил я Шамуну. — И помни, ни в коем случае не говори им, что происходит.

Арабы стали выходить, держась за руки; их движения все еще сохраняли ритм только что оборвавшегося танца. Это были ладные, худощавые, крепкие парни, совсем молодые. Они робели, когда чувствовали на себе наш взгляд, но стоило нам отвернуться, и они готовы были тут же разразиться хохотом. Их бьющая через край энергия находила выход в подпрыгивающей, пружинящей и бесшумной, как у леопарда, походке. Почти половину людей мы уже успели одеть в форму, а остальные носили по местному обычаю набедренные повязки или юбочки, из-под которых торчали тонкие, упругие, гладкие ноги без всяких признаков мускулатуры. Рядом с ними, сутулясь, как подобает европейцу, и уставившись в землю, тащился Шамун. В сопровождении Шамуна арабы прошли мимо домиков по направлению к уборным, тихо напевая ту же песню, что в сарае. В конце каждого куплета арабы весело взвизгивали и все вместе подскакивали на месте.

Я смотрел им вслед, пока они не скрылись из виду, потом застегнул куртку и направился в бар, находившийся прямо напротив сарая с инструментами. В полумраке плохо освещенного помещения сидела кучка людей. Я заказал кофе.

— Сию минуточку, месье Лейверс, — захлопотал официант. — Вам со льдом?

— Нет, спасибо, Анри. Я со льдом не пью. Самого обыкновенного. И еще рюмочку коньяку.

— Значит, одно кофе и один коньяк. За коньяк, который прольется в блюдечко, денег не берем. Такой беспокойный день сегодня. Не правда ли, месье Лейверс?

— Для меня даже слишком беспокойный.

— Мне тоже хочется спокойной жизни, месье. Я знаю, что теперь у меня обязательно разыграется старая язва.

— Ну, мы совсем не хотим, чтобы это случилось. — Мои глаза привыкли к синему полумраку, и я различил фигуру Джонстона, а позади него грека-бурильщика, который горстями закладывал в рот земляные орехи, каждый раз подозрительно озираясь вокруг, как животное, опасающееся, что у него отберут пищу. В дальнем углу, обхватив обеими руками высокий стакан с виски, сидел хромой американец — бывший парашютист.

— Так как с нашей организованной обороной? — крикнул я Джонстону.

— Похоже, что к концу нас всех одолела жажда.

— Я спрашиваю, дал ли Хильдершайм отбой?

— Нет. Во всяком случае, официально не давал, насколько я знаю. Мы просто разошлись.

Я вернулся к сараю и как раз успел перехватить Шамуна, направлявшегося со второй партией арабов в уборную.

— А тех ты привел обратно?

Шамун сделал вид, что не понимает.

— Я спрашиваю, те первые пять человек, которых ты выводил, вернулись в сарай или нет?

— Нет. — Его нос, похожий на клюв хищной птицы, никак не гармонировал с прочими чертами и в этот момент, казалось, лишь резче подчеркивал хитровато-смиренное выражение его лица.