Зрелища - [29]
11
Зима в тот год пришла совершенно ни на что не похожая, прямо-таки свихнувшаяся зима. Какое уж там солнце, какое голубое небо — тучи опускались до самых проводов и висели там круглый день; одни рекламы светились сквозь них, но, конечно, без букв и без ясного смысла призыва — так, цветные туманности. Снег не снег и вода не вода, то хлюпало под ногами, заливало мокрое в туфли, то подмерзало за одну ночь, и наутро аврал, тревога — носились машины с песком, засыпали свежий лед, дворники соль разбрасывали горстями под ноги. А кому хуже всех? Конечно, «скорой помощи». Там-то знали уже, что против статистики не хватит никакого песка и никакой соли, с утра готовились. И верно, вот уже везут. Кто лицом расшибся, у кого сотрясение, кто ногу поломал, а чаще руку, потому что подставляют в последний момент, отталкивают налетающую землю, да где уж там. Старики говорили, что рыбы мало в магазинах, оттого и кости хрупкие, без фосфора. Или еще машина-грузовик пролетала с разгону перекресток, с зажатыми тормозами скользила по льду да и врезалась в кого-нибудь на другой стороне — тут уж никакая рыба не поможет, никакой фосфор, разве что успеешь отпрыгнуть за столб, если спортсмен. И куда этих везти, из-под машины? Да, конечно, туда же, не отдельно ведь. Все же обидно это до слез, если вдуматься — ты выходишь утром из дому бодрый и малость насмешливый, ничего не подозреваешь, строишь веселые планы на вечер и близкое будущее, а где-то тебя уже отметили, уже ждут, ставят лишние койки и усиленные дежурства, и машины с красным крестом прогревают моторы, и специальный рентген спускают на первый этаж — конечно, обидно. Может, оттого и плакали многие, то есть не так уж от боли, в основном — от обиды.
Лариса Петровна, например, очень плакала, когда до нее дошло. Нет-нет, не под машину, слава богу, а где-то там, в бывшем балетном зале, черт его знает, что они там с ней сделали на своих новейших проверках — Сережа сам не видел, и ему не говорили. Его как раз не было, он гонялся по кладовкам, доставал нужные лампы и шнур, а потом вернулся, и вот картина: спускается по лестнице Рудаков, на одной руке держит Ларису Петровну, на другой — ее пальто. И сначала еще непонятно было, что с ней и куда, она и сама вроде не понимала еще, даже усмехалась на себя, все хорохорилась, а на последних ступеньках, в самом фойе, должно быть, шелохнула рукой как-то не так и не смогла — заплакала. В кои-то веки без игры и притворства, так что Рудаков от неожиданности чуть не выронил ее. Хорошо, Сережа подхватил, довел сквозь толпу до стула.
Рудаков убежал наверх звонить в «скорую помощь», но Сережа, не доверяя ему, сам пытался дозвониться из автомата. Пробиться было невозможно. Он кричал в трубку угрозы и просьбы, потом отбегал к Ларисе Петровне, поднимал свалившуюся сумку или сдувал что-то с лица и снова бежал к телефону. Каждый раз ему говорили, что все машины на вызовах, если будут, так немедля пришлют, а пока прекратите безобразие. Лариса Петровна смотрела на него с презрением.
— Что вы носитесь, — говорила она, кусая губы. — Сядьте и сидите. Противно смотреть. И откуда вы вообще взялись. Я же запретила вам, вы что, забыли? Нет-нет, уходите. Не нужны мне спасатели, не выношу.
Сережа на все это послушно кивал, но уходить явно не собирался. Он стоял, твердо упершись коленом в стул, на котором она сидела, и оттопырив назад острые локти, — мимо них валила новая толпа зрителей, должно быть, опоздавших, они рвались на звук звонка и в своей наигранной панике грозили растоптать и ее и стул, и даже не заметить этого. Среди топота и трезвона он мог бы просто и не слушать ее слов, что она ему там кричала, но он по привычке слушал и вздрагивал, если она попадала очень обидно.
— Дайте сумку! Ну. Откройте — вы же видите, что я не могу. Там справа зеркальце. Посмотрите-ка на себя. Красиво? Да нет, вы смотрите, смотрите. Ой, какой стыд! Теперь подбородок вперед. Подальше, сколько можете. Мужество и нежность. И еще чуточку сострадания. Да не так! Что вы бровки дергаете. Бровки тут не помогут. Ой!..
Сверху спустился запаренный Рудаков, хотел что-то объяснить, но она и ему не дала рта раскрыть.
— А-а, вот еще один — ну-ка встаньте рядом. Замечательно! Чудная пара. Один угробил, другой спасает. Друзья-соратники. Посмотрите друг на друга. Обнимитесь теперь. Ну что, довольны? Добились своего?
— Перестаньте, — сказал Рудаков. — Я тут ни при чем.
— Вы ни при чем?
— И никто вас не гробил. Это все судьба — неужели непонятно.
— Пусть судьба. А вы ее тупое орудие.
— Слепое.
— Нет, тупое.
— Ну, хорошо, пусть тупое.
— Я все привязала правильно?
— Да-да, успокойтесь.
— Там был надрез.
— Хорошо…
— Вы хотели от меня избавиться. Вы и эта Ковальчук. Это ее работа.
— Договорились.
— Послушайте, ведь это ненадолго. У меня очень быстро срастается. Вы не посмеете взять ее на мое место, слышите. И Салевичу не дадите.
— Хорошо, хорошо. Перестаньте вы волноваться.
— Я вернусь очень скоро — вы понимаете? Если она будет на моем месте, я все тут разнесу. Вы же знаете меня. Сережа — нет, а уж вы-то знаете.
— Да, конечно. Я знаю.
Когда государство направляет всю свою мощь на уничтожение лояльных подданных — кого, в первую очередь, избирает оно в качестве жертв? История расскажет нам, что Сулла уничтожал политических противников, Нерон бросал зверям христиан, инквизиция сжигала ведьм и еретиков, якобинцы гильотинировали аристократов, турки рубили армян, нацисты гнали в газовые камеры евреев. Игорь Ефимов, внимательно исследовав эти исторические катаклизмы и сосредоточив особое внимание на массовом терроре в сталинской России, маоистском Китае, коммунистической Камбодже, приходит к выводу, что во всех этих катастрофах мы имеем дело с извержением на поверхность вечно тлеющей, иррациональной ненависти менее одаренного к более одаренному.
Приключенческая повесть о школьниках, оказавшихся в пургу в «Карточном домике» — специальной лаборатории в тот момент, когда проводящийся эксперимент вышел из-под контроля.О смелости, о высоком долге, о дружбе и помощи людей друг другу говорится в книге.
Умение Игоря Ефимова сплетать лиризм и философичность повествования с напряженным сюжетом (читатели помнят такие его книги, как «Седьмая жена», «Суд да дело», «Новгородский толмач», «Пелагий Британец», «Архивы Страшного суда») проявилось в романе «Неверная» с новой силой.Героиня этого романа с юных лет не способна сохранять верность в любви. Когда очередная влюбленность втягивает ее в неразрешимую драму, только преданно любящий друг находит способ спасти героиню от смертельной опасности.
Писатель-эмигрант Игорь Ефремов предлагает свою версию убийства президента Кеннеди.
Сергей Довлатов как зеркало Александра Гениса. Опубликовано в журнале «Звезда» 2000, № 1. Сергей Довлатов как зеркало российского абсурда. Опубликовано в журнале «Дружба Народов» 2000, № 2.
В рубрике «Документальная проза» — отрывки из биографической книги Игоря Ефимова «Бермудский треугольник любви» — об американском писателе Джоне Чивере (1912–1982). Попытка нового осмысления столь неоднозначной личности этого автора — разумеется, в связи с его творчеством. При этом читателю предлагается взглянуть на жизнь писателя с разных точек зрения: по форме книга — своеобразный диалог о Чивере, где два голоса, Тенор и Бас дополняют друг друга.
Германия, 1939 год. Тринадцатилетняя Магда опустошена: лучшую подругу Лотту отправили в концентрационный лагерь, навсегда разлучив с ней. И когда нацисты приходят к власти, Магда понимает: она не такая, как другие девушки в ее деревне. Она ненавидит фанатичные новые правила гитлерюгенда, поэтому тайно присоединяется к движению «Белая роза», чтобы бороться против деспотичного, пугающего мира вокруг. Но когда пилот английских ВВС приземляется в поле недалеко от дома Магды, она оказывается перед невозможным выбором: позаботиться о безопасности своей семьи или спасти незнакомца и изменить ситуацию на войне.
Кэти Акер и Маккензи Уорк встретились в 1995 году во время тура Акер по Австралии. Между ними завязался мимолетный роман, а затем — двухнедельная возбужденная переписка. В их имейлах — отблески прозрений, слухов, секса и размышлений о культуре. Они пишут в исступлении, несколько раз в день. Их письма встречаются где-то на линии перемены даты, сами становясь объектом анализа. Итог этих писем — каталог того, как два неординарных писателя соблазняют друг друга сквозь 7500 миль авиапространства, втягивая в дело Альфреда Хичкока, плюшевых зверей, Жоржа Батая, Элвиса Пресли, феноменологию, марксизм, «Секретные материалы», психоанализ и «Книгу Перемен». Их переписка — это «Пир» Платона для XXI века, написанный для квир-персон, нердов и книжных гиков.
Сухум. Тысяча девятьсот девяносто пятый год. Тринадцать месяцев войны, окончившейся судьбоносной для нации победой, оставили заметный отпечаток на этом городе. Исторически желанный вождями и императорами город еще не отошел от запаха дыма, но слово «разруха» с ним не увязывалось. Он походил на героя-освободителя военных лет. Окруженный темным морем и белыми горами город переходил к новой жизни. Как солдат, вернувшийся с войны, подыскивал себе другой род деятельности.
Когда пожилой Мюррей Блэр приглашает сына и дочерей к себе на ферму в Нью-Гэмпшир, он очень надеется, что семья проведет выходные в мире и согласии. Но, как обычно, дочь Лиззи срывает все планы: она опаздывает и появляется с неожиданной новостью и потрепанной семейной реликвией — книгой рецептов Фанни Фармер. Старое издание поваренной книги с заметками на полях хранит секреты их давно умершей матери. В рукописных строчках спрятана подсказка; возможно, она поможет детям узнать тайну, которую они давно и безуспешно пытались раскрыть. В 2019 году Элизабет Хайд с романом «Спросите Фанни» стала победителем Книжной премии Колорадо в номинации «Художественная литература».
«У крутого обрыва, на самой вершине Орлиной Скалы, стоял одиноко и неподвижно, как орёл, какой-то человек. Люди из лагеря заметили его, но никто не наблюдал за ним. Все со страхом отворачивали глаза, так как скала, возвышавшаяся над равниной, была головокружительной высоты. Неподвижно, как привидение, стоял молодой воин, а над ним клубились тучи. Это был Татокала – Антилопа. Он постился (голодал и молился) и ждал знака Великой Тайны. Это был первый шаг на жизненном пути молодого честолюбивого Лакота, жаждавшего военных подвигов и славы…».
Овдовевшая молодая женщина с дочерью приезжает в Мемфис, где вырос ее покойный муж, в надежде построить здесь новую жизнь. Но члены религиозной общины принимают новенькую в штыки. Она совсем не похожа на них – манерой одеваться, независимостью, привычкой задавать неудобные вопросы. Зеленоглазая блондинка взрывает замкнутую среду общины, обнажает ее силу и слабость как обособленного социума, а также противоречия традиционного порядка. Она заставляет задуматься о границах своего и чужого, о связи прошлого и будущего.