Зойкина квартира - [24]

П е с т р у х и н. Пожалуйте, пожалуйте документики, граждане.

Суета. Фокстротчик попытался улизнуть.

Т о л с т я к. Виноват, виноват. Куда ж так спешить?

Ф о к с т р о т ч и к. Я только танцевал, видите ли…

Р о б б е р. Простите, в чем дело? Семейные именины. Это законом не преследуется. Я сам юрист.

Т о л с т я к. В квартирке убийство, гражданин юрист.

В с е. Что, что такое? Господа, позвольте!..

М ы м р а. Гуся убили! (Падает в обморок.)

Р о б б е р. Помилуйте, это чудовищно!

П о э т. Господи Иисусе. (Крестится.)

Суета.

И в а н о в а. Что ж делать?

Л и з а н ь к а. Сидеть будем без конца, лам-ца-дрица-а-ца-ца!

М е р т в о е  т е л о (выплывает). Слава тебе господи, наконец-то! Скука дьявольская. Раздевайтесь, братцы, раздевайтесь, братцы. Мы сейчас такой тарарам устроим…

Р о б б е р. Заткнись, идиот. В квартире убийство!

Суета.

П е с т р у х и н. Ванечка, осмотрите, нет ли еще кого.

В а н е ч к а  (в дверях). Никого нету, сухо, товарищ Пеструхин.

Г а з о л и н. Выпустили Херувимку, выпустили Херувимку!!

З о я. Эх вы, ловкачи в смокингах, кого же вы берете?

М е р т в о е  т е л о. Кого берете, товарищи, а? Раздевайтесь!

З о я. А убийцы бежали!

Т о л с т я к. Что вы, мадам. Куда это они сбегут? По СССР бегать не полагается. Каждый должен находиться на своем месте.

В а н е ч к а. Абсолютно.

Звонок.

П е с т р у х и н. Тише. Ванечка, впустить. Граждане, никаких разговоров о происшествии, за это строго ответите. Попрошу соблюдать прежнее настроение.

Звонок повторяется.

М е р т в о е  т е л о. Совершенно правильно. Никаких разговоров. Шампанского! Человек!

Ванечка впускает  А л л и л у ю.

А л л и л у я. Здрасьте, граждане. Зоя Денисовна, вечерок еще не кончился? Соседи обижаются.

Т о л с т я к. Вы кто такой, гражданин?

А л л и л у я. Довольно странно. Это я вас, председатель домкома, могу спросить, кто вы такой?

Т о л с т я к. Гуся знал?

А л л и л у я. Да что это вы, в самом деле? Я к Зое Денисовне. Пропустите, пожалуйста.

П е с т р у х и н. Отвечай, гражданин, на вопрос.

А л л и л у я. А вы кто ж это сами-то будете? А? Гуся? Как же, как же, знаю. Они в нашем доме проживают, товарищи. Я, товарищи дорогие, давно начал замечать. Подозрительная квартирка. Все как будто тихо, мирно. А вот не нравится. Сосет у меня сердце и сосет. Я и сейчас, товарищи дорогие, для наблюдения прибыл. Подозрительная квартирка.

З о я (внезапно). Для наблюдения! Ах ты, мерзавец! Слушайте, вы! Я ему деньги платила. У него и сейчас в кармане моя десятичервонная бумажка, и я знаю номер!

Аллилуя засунул в рот червонец.

Т о л с т я к. Ты что же это? Дефективный, что ли? Червонцы грызешь!

А л л и л у я. Я, товарищи, человек малосознательный, от станка. Испугался.

Т о л с т я к. Испугался. У тебя под носом Гуся режут, а ты червонцами закусываешь, председатель свинячий!

А л л и л у я. Господи Иисусе! (Падая на колени.) Товарищи, принимая во внимание темноту и невежество, как наследие царского режима, а равно также… считать приговор условным… Что такое говорю, и сам не понимаю.

Т о л с т я к. Поднимайся.

А л л и л у я. Товарищ…

Р о б б е р. Нельзя ли по телефону позвонить?

Т о л с т я к. Телефон отпадает.

П е с т р у х и н. Ванечка, забирайте. Граждане, пожалуйте. На лестнице, граждане, никаких разговоров. За это ответите.

Р о б б е р. Какие уж тут разговоры, разве что о погоде.

М е р т в о е  т е л о. Ехать так ехать, сказал попугай. (Валится к пианино и играет бравурный марш.)

П е с т р у х и н. Забрать его.

З о я. Павлушка, будьте мужчиной. Я вас не брошу в тюрьме. Прощай, прощай, моя квартира!

Занавес

Конец

1926

Комментарий [30]

‹…› «Зойкина квартира» репетировалась и выпускалась параллельно с «Днями Турбиных». Премьеры спектаклей разделяли несколько недель. Эту парность, внятную для современников, с течением времени перестали улавливать. Между тем соседство двух пьес обнаруживает масштаб булгаковской сатиры, призванной проникать, как он однажды высказался, «в запретные зоны».

Меньше всего это комедия о нэпе, издевательство над его «гримасами» или изображение его «накипи». Новое время, пришедшее на смену «голым» временам, Булгаков воспринимал совершенно иначе, чем революционно настроенные художники-утописты. «Москва гудит, кажется?… Это — нэп…— Брось ты чертово слово!.. это сама жизнь!» — так написано в очерке «Сорок сороков». Внутренним стержнем пьесы, вокруг которого вертится блестяще закрученный сюжет, становится идея «нового дома». Булгаков всю жизнь писал «трактат о жилище». Образ Дома был едва ли не важнейшим мотивом его искусства, тесно связанным с целым кругом культурных реминисценций, бытом, унаследованной традицией. В «Белой гвардии» мать оставляет детям «все семь пыльных и полных комнат», с «бронзовой лампой под абажуром, лучшими на свете шкапами с книгами, пахнущими… старинным шоколадом, с Наташей Ростовой, «Капитанской дочкой». Но «упадут стены… потухнет огонь в бронзовой лампе, а Капитанскую дочку сожгут в печи». Разрушение «белого дома» (так называлась пародия на пьесу «Дни Турбиных») сопровождается у Булгакова описанием нового «жилтоварищества». Тема «нехорошей квартиры» возникает в прозе Булгакова рано и в сложной разработке. «Москва — котел: в нем варят новую жизнь. Это очень трудно. Самим приходится вариться. Среди Дунек и неграмотных рождается новый, пронизывающий все углы бытия организационный скелет» («Столица в блокноте»). Черты этого «организационного скелета» в театре Булгакова впервые проступили в «Зойкиной квартире».